Один французский генерал в старом фильме, который я видел в 1960-х годах, говорил: «Я в битвах всегда рассчитываю на случай». Недавно по электронной почте пришло сообщение от моего коллеги из Японии — Василия Молодякова — о том, что на одном из парижских аукционов (Magnin Wedry¹) 28 июня 2024 года было выставлено на продажу письмо (четыре страницы) известного русского художника Юрия Павловича Анненкова (1889–1974), адресованное автору этих строк и посвященное Велимиру Хлебникову. Удивительное совпадение — аукцион состоялся в день кончины поэта. Он умер 28 июня 1922 года.

Я был крайне фраппирован, как говорят французы. Возникли сложные вопросы. Во-первых, я еще жив, и никто без моего согласия не имел права продавать «мое» письмо. Во-вторых, сохранились ли другие мои письма в архиве художника (я переписывался с Ю.П. почти два года), а главное — как настоящее письмо попало на французский аукцион спустя пятьдесят лет после смерти Анненкова?

Аукционное письмо художника датировано 10 июня 1964 года, а находящееся у меня другое его письмо почти полностью совпадает по содержанию, но датировано 16 июня. Следовательно, новонайденное письмо, видимо, является черновиком или первоначальным вариантом ответа Анненкова на мое письмо.

Как удалось выяснить, на аукционе продавалась лишь незначительная часть архива Анненкова, — этим занимался какой-то коллекционер или наследники художника. Они же несколько лет назад пытались продать другую часть архива художника в публичную библиотеку Санкт-Петербурга, но не смогли договориться.

Письмо Анненкова представляет собой ценный документ и, как мне кажется, имеет историко-литературное значение, поэтому я решил разобраться в возникшей «странной» ситуации.

Вернусь к началу этой «истории». В 1961–1962 годах я обратился к современникам и друзьям Велимира Хлебникова с просьбой написать воспоминания о встречах с ним — с надеждой в будущем издать книгу мемуаров о поэте. Биография поэта тогда еще не была написана.

Среди моих корреспондентов были «отец российского футуризма» Д.Д. Бурлюк, соавтор Хлебникова и создатель заумного языка А.Е. Крученых, харьковский друг поэта Г.Н. Петников, председатель Союза русских писателей во Франции Б.К. Зайцев, главная муза Маяковского Л.Ю. Брик, близкие друзья поэта сестры Синяковы, композитор-авангардист А.С. Лурье, поэт и критик Г.В. Адамович, открыватель творчества Нико Пиросманашвили и поэт-заумник И.М. Зданевич, последний поэт-обэриут И.В. Бахтерев, а также многие другие. В этом ряду был также известный художник Ю.П. Анненков, который прославился иллюстрациями к поэме Александра Блока «Двенадцать» (1918) и жил в Париже.

В это время (в начале 1960-х годов) в СССР шла идеологическая война с Западом, и советская власть активно боролась с его влиянием на нашу культуру. В декабре 1962 года Н.С. Хрущев посетил юбилейную художественную выставку в Манеже, на которой были представлены московские художники за последние тридцать лет, в том числе и неофициальные. Посещение Хрущевым выставки вызвало большой скандал и разгром авангардистов (членов студии Белютина), которые были представлены на этой выставке. После скандала с экспозиции были сняты работы Р. Фалька, Э. Неизвестного и других левых художников.

Я не сразу осознал, что многие мои корреспонденты оказались преимущественно левыми художниками и были эмигрантами, поэтому моя переписка с ними вызвала определенный интерес у органов. Я был «наивным» молодым человеком и только спустя несколько лет понял, какой это был рискованный шаг. У меня было два обыска с паузой в несколько лет и была изъята вся переписка. Некоторые книги и отдельные письма мне не вернули. В их числе могло быть и письмо, которое появилось на парижском аукционе.

«В России нужно жить долго — тогда что-нибудь получится», — говорил К.И. Чуковский. Не все мои корреспонденты согласились написать воспоминания. Корней Иванович в разговоре откровенно признался: «Ну, что я буду врать, при его жизни я его прозевал. Не понял, что он замечательный поэт, хотя я и писал о нем. Он часто бывал у меня в Куоккале»². Может, я не совсем точно передаю слова К.И. Чуковского, но его оценку и мысль передаю верно. Он показал мне автограф стихотворения Хлебникова «Ты же, чей разум...» (1918), посвященного Вячеславу Иванову, а также его запись в альманахе «Чукоккала» о разрыве с футуристами, связанную, вероятно, с его конфликтом с Н.И. Кульбиным в 1914 году: «Заявляю, что я больше к так называемым футуристам не принадлежу. В. Хлебников»³. До сих пор помню звучание голоса Чуковского и его слова, обращенные к секретарю: «Клара, где наш Хлебников?»

Я обещал Корнею Ивановичу Чуковскому прислать редкую фотографию 1914 года, которая у него не сохранилась и на которой он запечатлен вместе с О. Мандельштамом, Б. Лившицем и Ю. Анненковым. Подробности о том, как появилась эта фотография, накануне призыва в армию рассказал Б. Лившиц в воспоминаниях «Полутораглазый стрелец» (1933)⁴. Ее также не было у Анненкова, и я отправил ее художнику. Видимо, от него она попала в знаменитое первое американское издание сочинений О. Мандельштама в четырех томах (1967–1981), подготовленное Г. Струве и Б. Филипповым⁵.

Заявляю, что я больше к так называемым футуристам не принадлежу.

Сейчас точно не могу вспомнить, где и от кого я получил парижский адрес Анненкова. Я жил тогда постоянно в Киеве. Там же проживал известный коллекционер левой живописи, литературовед Ю.А. Ивакин. В его собрании находилось несколько произведений Анненкова: живописная картина «Бретань» и ряд графических работ (среди них известный портрет Ольги Судейкиной, жены художника и близкой знакомой Хлебникова). Я был хорошо знаком с этим коллекционером и, видимо, от него получил парижский адрес художника. Может, его адрес мне дала первая жена художника — Елена Борисовна Анненкова (1896–1982), которая проживала в Москве.

Первое письмо Юрию Павловичу я послал, кажется, в апреле 1964 года. Прежде всего, я просил Анненкова рассказать о встречах с Хлебниковым, где и когда он портретировал поэта, какой из портретов, созданных другими художниками, он считает наиболее удачным, а главное — не знает ли он кого-нибудь, кто общался с Хлебниковым.

Анненков не только охотно откликнулся на мое послание, но и рассказал мне о трех портретах Хлебникова (живописном и двух графических набросках), сделанных им в 1915–1917 годах, а также вложил в это письмо отдельный очерк о поэте, который написал по моей просьбе. Затем он включил этот очерк о Хлебникове в свои воспоминания «Дневник моих встреч», вышедшие в двух томах (1966). Здесь необходимо подчеркнуть, что присланный мне Анненковым первоначальный очерк о Хлебникове значительно отличается от опубликованного им варианта, включенного в двухтомник воспоминаний, и требует отдельной публикации.

В ответном письме я передал ему приветы от людей, которыми он интересовался и которые его хорошо помнили еще до отъезда в эмиграцию, — от поэтов-футуристов Г. Петникова и В. Гнедова. По просьбе художника я разыскивал его работы и книги, которые он иллюстрировал или в которых упоминался, а также архивные материалы о нем. Кроме того, Ивакин послал художнику фотографии всех вещей, которые находились в его коллекции.

В феврале 1916 года Хлебников организовал утопическое международное общество, которое называлось «Общество 317-ти» и которое должно было руководить миром. В него входили поэты, художники, музыканты, философы, ученые-изобретатели, летчики, политические и общественные деятели разных стран, творцы и мыслители (в широком смысле этого слова), а также... красивые женщины.

В публикуемом здесь письме Анненков подтвердил, что он оформлял машину футуристов, или Председателей Земного Шара, на «карнавальном» шествии. Хотя он написал об этом кратко, без каких-либо подробностей.

Приведу подробный рассказ об эпизоде с машиной «Предземшара» поэта Г.Н. Петникова, который также был участником этого события. После февральской революции Союз деятелей искусств возглавил писатель Ф. Сологуб. Этот Союз организовал 25 мая 1917 года «карнавальное» шествие в поддержку Займа свободы для продолжения войны. Однако футуристы выступили не в поддержку, а против него, следовательно, и против войны.

Сам Хлебников в автобиографическом очерке «Октябрь на Неве» (1918) так вспоминал об этом эпизоде: «На празднике искусств 25 мая знамя Председателей Земного Шара, впервые поднятое рукой человека, развевалось на передовом грузовике. Мы далеко обогнали шествие. Так на болотистой почве Невы впервые было водружено знамя Председателей Земного Шара. В однодневной газете “Заем свободы” Правительство Земного Шара обнародовало стихи: “Вчера я молвил: гуля, гуля! И войны прилетели и клевали из рук моих зерно”»⁶.

По моей просьбе поэт Петников в письме от 20 декабря 1964 года подробно рассказал об этом эпизоде:

«Так вот — шествие парадных карнавальных машин, украшенных лентами, искусственными цветами и прочее, выстроенных рядами у Зимнего, должно было начаться оттуда, с этой площади, и, пройдя арку Генштаба, двинуться затем по главным улицам Петрограда. Грузовик Предземшара, по мысли Хлебникова, был украшен плакатами, черными буквами и рис<унками> на белых больших полосах бумаги вокруг бортов машины и надписями  п р о т и в  в о й н ы!.. Грузовик наш украшал Юрий П. Анненков, (кстати, если Вы знаете, один из рис<унков> Анненкова был посвящен 317-ти, в сборнике “Сев<ерный> Изборник”⁷, вышедший еще до Февральской революции). В грузовике были: Хлебников, торжествующий и загадочно улыбающийся этой затее, и я. Выехав, нарушая очередь машин, готовых к “параду”, мы вскоре за аркой встретили (грузовик остановился из-за большого уличного движения) Владимира Маяковского, он, увидев нас, поднял руку и, приветствуя, прыгнул через борт в нашу будетлянскую машину — в этот предземшаровский грузовик и вместе со сговорчивым молодым шофером вчетвером мы двинулись по Невскому... Милиция задержала было машину, но потом отпустила ее. О выступлении Маяковского с грузовика в рабочих районах Петрограда я уже писал; и о том, как керенская милиция срывала наши плакаты с бортов, но часть их уцелела, и наш путь продолжался. Маяковский читал стихи с грузовика. Против войны. Разбрасывали газету. Вечером мы собрались, делясь воспоминаниями об этом дне, у Лили, на Надеждинской, у Осипа Максимовича, и рассказывали ему, как все это было... Приближались июльские
дни!»⁸

Уточнение Анненкова в публикуемом письме о том, что машину Председателей оформлял именно он, действительно важно, так как возникла версия, что ее оформлял другой художник — Натан Альтман.

Тэффи писала в «Сатириконе», что футуристы хулиганством испортили весь праздник.

В следующем письме Петников продолжал свой рассказ: «Был солнечный день, в празднике принимала участие художественная интеллигенция, маршрут — от Зимнего дворца к заводам. Анненков украшал, оформлял машину у Зимнего дворца. Хлебников говорил, что хочет — Юра исполнял. Юра был страшно увлечен. На месте, черной тушью на белых листах писал лозунги против войны, хотя праздник был в пользу “Займа Свободы”. Художник с нами не поехал. Когда ехали, под аркой Генштаба встретили Маяковского. Он поехал с нами. Маяковский, Хлебников читали стихи против войны. Хлебников читал “Вчера я молвил...”. В газетах были отзывы, Тэффи писала в “Сатириконе”, что футуристы хулиганством испортили весь праздник»⁹ .

Любопытно, что первоначально Маяковский не был официально приглашен участвовать в этом шествии, так как незадолго до этого у него с Ф. Сологубом произошел конфликт, и он написал стихотворение с выпадами против него — «Вот так я сделался собакой»¹⁰.

Иконография Хлебникова до сих пор не собрана и плохо изучена. Жена художника Елена Борисовна рассказала мне, что Ю.П., вероятно, рисовал Хлебникова, когда тот возвращался с всклокоченными волосами после купания в заливе. Как говорил Д. Бурлюк: «Витю трудно было причесать». По словам Е.Б., ее муж высоко ценил рисунки самого поэта. В ее альбоме было несколько рисунков Хлебникова. Один из них со срезанным уголком, на котором он нарисовал слоника, женщину и обнаженного мужчину, Ю.П. вырвал из альбома, окантовал и повесил на стене в своей комнате. Потом этот рисунок Хлебникова попал к Н.И. Харджиеву¹¹.

На зарубежных выставках неоднократно экспонировался ранний портрет Хлебникова (1908) работы М. Ларионова. Он был репродуцирован в каталогах и монографиях о Ларионове. Однако Харджиев, который высоко ценил творчество Ларионова, высказал сомнения, что на портрете изображен Хлебников и считал, что это мистификация художника. И действительно, в 1908 году Хлебников еще не был знаком ни с кем из художников-новаторов и общался только с символистами на «башне» у Вячеслава Иванова.

Я задал вопрос о «ларионовском» портрете Хлебникова Анненкову, а он его переадресовал поэту Илье Зданевичу. Кроме того, я спросил у него, какой из известных портретов Хлебникова — В. Бурлюка, Б. Григорьева и Н. Кульбина — он считает наиболее удачным. Анненков ответил мне, что он считает лучшим портретом Хлебникова портрет работы Н. Кульбина.

И. Зданевич написал мне 24 января 1965 года, отвечая на этот же вопрос: «Хлебникова я знал мало. Помню, что встретился с ним впервые у больной Гончаровой. Вот и все честные воспоминания. Здесь за границей ездил из Берлина со Шкловским к Максиму Горькому убеждать в необходимости издать сочинения Хлебникова. “Без Хлебникова не было бы и Маяковского” (конец 1922). <...> О портретах Хлебникова ничего сказать не могу. Не мне судить об их сходстве. Ларионовский портрет на парижской выставке (не посмертной, Ларионов еще был жив) подозрителен уже по дате 1908. В моей книге о Ларионове и Гончаровой (Эли Эганбюри, Москва, 1913) он не упоминается. Думаю, что это не ошибка, а обыкновенная ларионовская хитрость, доказать, что он оценил Хлебникова раньше всех. Воспоминаний я не писал. Нет яда более смертельного, чем воспоминания»¹².

Нет яда более смертельного, чем воспоминания.

Я набрался смелости и написал самому Ларионову, но письмо мое к нему не дошло, он в это время был уже болен, находился в больнице и вскоре умер.

В своем письме Анненков упоминает также о третьем портрете Хлебникова — шарже, который, как он уверял, был нарисован в 1920 году. Судьба этого шаржа похожа на детектив. Впервые я увидел его в Одессе у врача-коллекционера И.М. Федоркова. Он приобрел его в Ленинграде у сына известной коллекционерши Н. Добычиной. Об этом портрете Федорков оставил воспоминания¹³. Я сфотографировал этот рисунок и послал Анненкову в Париж и Ивакину в Киев. Художник подтвердил, что он автор этого шаржа, но с датировкой возникла проблема. По нашей гипотезе, этот шаржированный портрет Хлебникова был нарисован не позже декабря 1917 года, так как затем Хлебников уехал к родным в Астрахань и больше никогда в Петроград не возвращался. Дальнейшая судьба этого наброска Хлебникова крайне печальна. В 1990 году коллекционер И.М. Федорков был ограблен и убит. Этот рисунок, как и вся его коллекция, бесследно исчезли.

Привожу здесь письмо Анненкова к автору этих строк, которое написано более 60 лет назад и вариант которого попал на парижский аукцион.

31-bis, rue Campagne-Premier.
Paris, 14^e.
16 июня 1964 г.

Многоуважаемый
Александр Ефимович.

Пишу Вам с опозданием, т.к. меня не было в Париже, когда пришло Ваше письмо. Все, что Вы в нем пишете, меня глубоко тронуло, и я с удовольствием постараюсь ответить на Ваши вопросы.

1. Машину «Предземшара» оформлял я¹⁴, это верно, но о том, как это было сделано, рассказать не берусь, боясь возможных ошибок. Время бежит.

2. (чрезвычайно серьезное!). Какао я, действительно, любил и при всяком случае не отказывался его выпить.

3. В 1916-м году¹⁵, в Куоккала, где у меня часто, и — иногда — по несколько дней, проводил мой друг Велимир Хлебников, я сделал с него портретный набросок пером (тушь)¹⁶. Этот портрет находится в частной коллекции в Лионе (Франция), и был недавно (1962) воспроизведен, в качестве фронтисписа, в толстом томе, написанном о Хлебникове на английском языке Владимиром Марковым («The Songer (!?) Poems of Velimir Khlebnikov») и изданном University of California Press, Berkeley and Los Angeles (273 страницы)¹⁷. Репродукцию этого портрета я Вам теперь посылаю. Кроме того, в том же 1916-м году, я написал с Хлебникова небольшой портрет масляными красками. Он остался в СССР, и его судьба мне неизвестна¹⁸. Затем, в 1920-м году, я сделал с Хлебникова еще один рисунок (несколько шаржированный), в профиль. Где он находится, я тоже не знаю...¹⁹. Из портретов Хлебникова, перечисленных Вами, лучшим, по-моему, был портрет работы Н. Кульбина²⁰.

4. К великому огорчению, М. Ларионов, один из моих ближайших друзей, скончался (10 мая 1964 г., в Париже), как и его жена Наталия Гончарова, в конце 1962-го г. в Париже²¹.

5. Мане-Кац²², может быть, и знал Хлебникова, но его тоже нет в живых. О его жене я никогда ничего не слыхал, несмотря на то, что с Мане-Кацом почти еженедельно встречался на Монпарнасе и на разных выставках. О Хлебникове Мане Кац никогда не упоминал.

6. Артур Лурье²³ проживает в Америке. С Хлебниковым он был, конечно, хорошо знаком и, кажется, писал что-то о нем. Кстати, портрет Верлена, о котором Вы упоминаете, был мною сделан (1918) по просьбе Артура Лурье, переложившего одну из поэм Верлена на музыку. Эти ноты вышли из печати с моим портретом, но у меня их нет²⁴. Тот же портрет появился позже в сборнике «Стрелец» (№ 3, Санктпетербург, 1922), редактировавшемся Александром Беленсоном²⁵. Там же — весьма интересная статья А. Лурье «На распутье (культура и музыка)»²⁶, где, впрочем, о Хлебникове не говорится. О Хлебникове в «Стрельце» вскользь упоминает Михаил Кузмин. Вот эти слова:

«Наше время — горнило будущего. Позитивизм и натурализм лопнули, перекинув нас не в третью четверть XVIII века, когда они начались, а в гораздо далее примитивную эпоху. Примитивизм. Живопись, Дебюсси, реакция против Вагнера. Всякое начало, желая самодавлеть, упирается в тупик, оставляя то ценное (на что не обращалось внимания), что несло с собою. Похоже на 2-ой век, может быть, еще какие-нибудь. Хлебников высчитал бы»²⁷.

Посылаю Вам адрес Артура Лурье:
Arthur Lourié.
153 East 54^th street,
New York City.
U.S.A.

7. Я не могу Вам сказать, хорошо ли Александра Экстер²⁸ знала Хлебникова и писала ли она о нем. Ее тоже уже давно нет в живых, как и И.В. Синезубова²⁹.

8. Лев Зак³⁰ сказал мне вчера, что не только не был знаком с Хлебниковым, но даже, к сожалению, ни разу не видал его.

9. Я знаю одного русского парижанина, который был близок к Хлебникову: это поэт-футурист Илья Зданевич³¹, переименовавший себя во Франции в «Ильязд». Адрес:

Ilia Zdanevitch (Iliasd),
35, rue Mazarine, Paris, 6^e
France.

Я уже написал ему о Вас, но не получил никакого ответа. По-видимому, он — где-то на вакациях. Я, все же, напишу ему еще раз.

Прилагаю к этому письму несколько страниц моих воспоминаний и суждений о Велимире Хлебникове³². Прошу Вас, если возможно, поместить их в Вашем труде полностью и — с моей подписью (несмотря на то, что я не причисляю себя к профессиональным литературоведам).

Очень благодарю Вас за присланную мне книгу Орлова о поэме Блока «Двенадцать», и раз Вы так дружественно спрашиваете меня, какие книги меня интересуют, то прежде всего, я хотел бы познакомиться с Вашими трудами. Затем, приведу Вам список других книг (список довольно длинный):

Н. Евреинов. «Театр для себя», т. 2-ой.

Н. Евреинов. «Самое Главное», с моей обложкой.

М. Горький. «Самовар» (книга для детей «Елка», изд. «Парус», Пб., 1917)³³.

Ю. Юркун. «Дурная компания» (изд. «Фелана», Пб., 1918).

К. Чуковский «Мойдодыр», с моими рисунками.

Последний (или — предпоследний) сборник стихотворений Михаила Кузмина, изданный еще при его жизни (название не помню), где имеется одно стихотворение, посвященное мне, и без которого я скучаю³⁴.

«Борьба за реализм в искусстве 20-х годов» (изд. «Советский художник», 1961).

«Вестник Театра», 1921, № 93–94.

«Театрально-декорационное искусство в СССР 1917-х – 1927», Ленинград, 1927.

«История Советского театра», том первый, петроградские театры на пороге Октября и в эпоху военного коммунизма 1917–1921 (Государственная Академия Искусствознания, ленинградское отделение государственного издательства художественной литературы, 1933).

«Воспоминания» К. Чуковского, о которых Вы упомянули³⁵.

«50 из 500», Николая Петрова (изд. всероссийского театрального Общества, Москва, 1960).

Маленький томик А. Блока, стихотворения и поэмы (третье издание), малая серия Библиотеки Поэта (Ленинград, 1961). В этом томике помещен мой портрет А. Блока (1921); у меня не сохранилось даже ни одного снимка с этого портрета.

«Александр Блок», собрание сочинений, том седьмой, автобиография, 1915, дневники 1901–1921 (Государственное издательство художественной литературы, Москва—Ленинград, 1963). В этом томе полностью напечатано письмо А. Блока ко мне.

Книга Бенедикта Лившица меня тоже страшно интересует. Описанную встречу я прекрасно помню, но фотографии у меня не сохранилось.

И так далее...

Как видите, аппетиты у меня огромные. Довольно. Простите. Умолкаю.

В 1917-м году я сделал портрет А. Лурье, который был приобретен Русским музеем (Ленинград)³⁶. Очень хотелось бы знать, находится ли он сейчас там?

Рассказанное Вам о коллекции Ю.А. Ивакина явилось для меня полной неожиданностью³⁷. Пожалуйста, передайте ему мои самые лучшие чувства и мою признательность. Разумеется, что список имеющихся у Ивакина моих работ и — фотографии с них (в том числе и с «Бретани») будут для меня драгоценностью.

Вот, кажется, все. Прошу передать мой дружеский привет Григорию Николаевичу Петникову^ссылка, а также — Василиску Гнедову³⁹ (если он обо мне еще помнит).

Еще раз, дорогой Александр Ефимович, благодарю Вас за все и терпеливо жду ответа.

 Дружески Ваш —
Юрий Анненков.