Последние несколько лет на российских аукционах все чаще и чаще появляются артефакты, связанные с историей советского музыкального андеграунда и русского рока. Некоторые из них бьют ценовые рекорды, сопоставимые с продажами музыкальных меморабилий мировых рок-звезд на ведущих аукционных площадках мира. Журнал «Наше наследие» встретился с музыкальным продюсером Александром Кушниром, собравшим, вероятно, самую большую частную коллекцию редких артефактов русского рока.

С.Б. Расскажи, пожалуйста, как из учителя математики появился коллекционер и музыкальный продюсер Александр Кушнир?

А.К. Мои родители были преподавателями: мать — филолог, отец — автор нескольких десятков книг по математике. При этом они всю жизнь коллекционировали разнообразные артефакты, которыми украшали свой быт. Начиная от картин Александра Тышлера, Анатолия Зверева и Марии Примаченко до прижизненных изданий Хлебникова, Цветаевой, Ахматовой, Блока и Кузмина. В юности мне казалось, что все это уверенно про ходит мимо меня, но, видимо, какое-то «облучение» все-таки происходило. Будучи пытливым тинейджером, в юности я охотился за фирменными рок-пластинками, которые открывали передо мной целые неизвестные континенты. Тем более что в конце 70-х годов это всегда было сопряжено с невероятными приключениями и массой авантюрных историй. Но при этом у меня была подсознательная цель разрушить собственный «железный занавес» и слушать примерно ту же рок-музыку, что и мои ровесники в Лондоне или Лос-Анджелесе. Ну и, конечно, невероятные по иски магнитофонных катушек с запрещенным, патологически искренним и при этом ужасно записанным русским роком. Затем, с ослаблением идеологического прессинга Черненко и Андропова, я начал делать, абсолютно не умея это го, первые «рок-квартирники». Помню такую картинку: один из лучших звукорежиссеров Москвы Антон Мотузный стоит на концерте Юрия Наумова («Проходной двор») прямо посередине моей комнаты, и у него к концу швабры прикреплен медной проволокой самодельный микрофон, потому что он снимал звук с воздуха, так лучше писалось. В комнату и коридор тогда набивалось до 40−50 человек, и практически все заработанные деньги уходили на гонорар артистам. Но при этом — важный момент — все приятели покидали мою квартиру на Преображенке абсолютно другими людьми. Как минимум счастливыми. С конца 80-х годов я на чал заниматься рок-фестивалями, один из которых под названием «Индюшата» существует до сих пор. Наверное, таким многоступенчатым образом я и стал продюсером — как видите, ничего сложного.

В комнату и коридор тогда набивалось до 40–50 человек, и практически все заработанные деньги уходили на гонорар артистам.

С.Б. У тебя достаточно большой «послужной» список работы с музыкантами: от «Дискотеки Авария» до Пласидо Доминго. Как это все в тебе одновременно уживается или это некий путь, которым ты идешь к каким-то новым вершинам?

А.К. В тот момент, когда пиар-агентство «Кушнир продакшн» взяло в свой каталог «Дискотеку Авария», это была самая модная танцевальная группа, которая попала на обложку журнала Игоря Григорьева «ОМ». Я тогда подумал: боже мой, где нахожусь я, а где — летние ивановские танцплощадки, которые буквально взорвала «Авария»? Это был вызов: типа, ну что, чувак, тебе не слабо? Сможешь? В теории у нас есть два вида артистов, которые по падают в каталог агентства: первый — идеальный — это по любви. А второй — это сложный жесткий вызов, проверка себя на профессионализм.