Открывая дискуссию о современном искусстве, его прошлом, настоящем и будущем, я оказался в уютной квартире-мастерской художника Евгения Семенова, куда всегда прихожу с большим удовольствием. За постмодернистскими разговорами на грани фола об искусстве и его цене здесь время всегда летит незаметно…
С.Б. Известно, что московский художник-концептуалист Евгений Семенов когда-то в далеком детстве жил на Урале.
Е.С. Уральским школьником я не был, но был уральским детсадовцем, что тоже чудесно. Родился в Первоуральске в 1960 году, уехал, когда мне было четыре с половиной года. А до этого у меня была осознанная и достаточно насыщенная жизнь. Обычно люди не помнят себя в это время. Для меня это так странно! Самое начало жизни запомнилось мне самым серьезным образом. До месяцев и дней.
При изучении простых психологических процессов памяти понятно, что важны «отсечки» пространства, в рамках которых мог бы уютно существовать тот или иной период твоей жизни. Например, когда мне было около четырех лет, я любил собирать большую компанию достаточно взрослых, в сравнении со мной, детей и даже парней (некоторые уже поступили в институт) и придумывать для нашего странного сообщества чудесные приключения. Одет я был очень при лично: гольфики на пажиках, шортики со штрипками и даже велюровая бабочка. И вот такой мальчик ведет странную разновозрастную компанию охотиться на медведя в местный парк. Представьте эту картину...
Одет я был очень прилично: гольфики на пажиках, шортики со штрипками и даже велюровая бабочка.
С.Б. Ты уже тогда тяготел к художественному перформансу?
Е.С. Скорее, к режиссуре. После художественной школы, когда все мои одноклассники продолжили свое обучение либо в Суриковском, либо в Строгановке, я поступил на режиссерский факультет ВГИКа. Выбрав кино вместо живописи, я, подсознательно или бессознательно, выбирал новое пространство, новое время.
С.Б. А ты помнишь свою первую картину? Ты всегда был концептуалистом в жизни и искусстве?
Е.С. Помню как в детском саду, когда раздавали альбомные листы, чтобы дети могли раскрыть свой творческий потенциал, я вдруг срывался с ме ста, хватая всю бумагу, и убегал, чтобы никому не досталось. Мне хотелось как можно быстрее сделать рисунки от лица всех детей в группе. Однаж ды, когда в детский сад пришел фотограф, я отказался участвовать в групповой фотографии, заявив, что не вижу своего места среди группы детей. А когда меня спросили, где я вижу свое место, отправился в угол с разнообразными куклами, чтобы быть запечатленным среди них.
Продолжая историю внутренней самоидентификации, я понимаю свои императивы: поиск отца, которого я никогда не знал, поиск братьев и сестер, которых у меня не было, ощущение близости с людьми, которые мне в отцы по возрасту годились. В результате так получилось, все мои друзья умерли, настоящие друзья. Ведь что такое друг? Это человек, с которым ты общаешься каждый день, лучше несколько раз в день. И это очень комфортно для психики и творчества.
С.Б. Как говорится, «скажи мне, кто твой друг»?..
Е.С. Последние годы я дружил со Славой Колейчуком, для многих небезызвестным, который, кстати, был художником в «Кин-дза-дза» и придумал чудесную «Гравицапу» и другие шедевральные предметные сущности, живущие в фильме. Хотя обо всем об этом я узнал гораздо позже. Помнится, когда Слава приехал ко мне познакомиться поближе, я с порога заявил: «Должен предупредить — перед тобой художник–любитель». А он вдруг обнял меня со словами: «Как чудесно! Ведь и я — тоже! Утомило! Кругом одни профессионалы. Разреши представиться — токарь шестого разряда».
Мы дружили не по принципу, вот ты там ка кой-то великий художник, и ты там какой-то вы дающийся. Это была именно тяга друг к другу. Даже не знаю важно ли было то, что дружат именно художники.
Мы дружили не по принципу, вот ты там какой-то великий художник и ты там какой-то выдающийся. Это была именно тяга друг к другу
Достаточно большое количество времени я проводил с милым моему сердцу Сашей Панкиным. Какое-то время были достаточно близки с искусствоведом Юрием Герчуком. Чудесно, что он был автором замусоленной мной в подростковом возрасте книжки «Живые вещи», повествующей о натюрморте. Возможно, до сих пор моем любимом жанре.
Можно сказать, что единственный из моих друзей, оставшихся в живых, это Витя Пивоваров. Сейчас мы, к сожалению, общаемся гораздо реже. Он в Праге, я здесь. Но ведь дружба, как и любовь: рождается, живет и умирает.
С.Б. Давай мы с тобой переместимся лет на 15−20 вперед от детсада. Как вообще возник московский концептуализм? И как Семенов появился в московском концептуализме?
Е.С. Моими одноклассниками и друзьями в МСХШ были дети талантливых и известных родителей. Саша Боровский, сын главного художника Театра на Таганке, Игорь Штейнберг, внук того самого Штейнберга, который написал всем известную «Аниську», Егор Силантьев, сын дирижера Силантьева, Леша Бе гак, к сожалению, ушедший от нас, телеведущий «Правил жизни», и многие другие. Свой элитарный культурный код.
Это был как бы некий заговор, замкнутый круг определенной художественно-артистической сек ты. Люди тогда принимали всю идеологическую надстройку и ситуацию существования в Советском Союзе как бытие навсегда. А рядом, параллельно, существовал другой, подпольный мир, заключенный в рамки полулегендарной кухонной среды и личного дружеского объединения.
Люди тогда принимали всю идеологическую надстройку и ситуацию существования в Советском союзе как бытие навсегда
В этой связи интересно понятие «личный иностранец». Достаточно забавная вещь, в рамках которой можно повспоминать. Считалось, что у каждого должен быть какой-нибудь свой блатной выход на Запад. Какая-то отдушина. Кто-то извне, которому дороги твои работы. Я почему-то опасался этого: несмотря на достаточно большую внутреннюю свободу, был подспудный страх, возможно, генетически пришедший из сталинских времен, ибо действительно и мама, и де душка пострадали в 1930-е годы. Возможно, я про сто чувствовал, что у меня какой-то другой путь.
Помню, прихожу в гости к Саше Боровскому, мне тогда 14 лет, и там сидит человек с каким-то знакомым лицом и учит его играть на гитаре. Это был Высоцкий, а для меня он тоже был некий «выпендрежник». Он пару раз подвозил меня на своем «мерседесе». От Высоцкого пахло чем-то иностранным, теперь я знаю, это была туалетная вода «Давидофф». У него кепка с помпоном, опасный хриплый голос, чуть ли не уголовщина, фарцовка и образ чуждого мира.
Здесь опубликован небольшой фрагмент данного материала. Прочитать полную версию текста Вы можете в печатном издании журнала.
Узнать, где его можно приобрести, Вы можете здесь.
