Имя архитектора Льва Николаевича Кекушева заслуженно стоит у истоков московского модерна. Он автор нескольких самых ранних и ключевых сооружений, которые положили начало развитию этого стиля в архитектуре Москвы и повлияли на архитектурное творчество его коллег. Его произведения — а они главное мерило архитектурного творчества — до сих пор украшают московские улицы, со временем становясь все более заметными в соседстве с геометричными современными постройками, остро оттеняющими богатство их фасадной пластики и изобретательность декоративного оформления. Однако жизнь этого, несомненно крупного, русского зодчего — и творческая, и человеческая — до сих пор таит немало загадок и белых пятен. 7 (19) февраля 2012 года исполняется 150 лет со дня его рождения — дата значительная, подвигающая к дальнейшим исследованиям и дающая необходимую временную дистанцию для объективной оценки и обобщений.
Лев Кекушев — дворянин, уроженец Виленской губернии, где, женившись на полячке, католичке по вероисповеданию, осел его отец Николай Григорьевич, майор, а впоследствии надворный советник (подполковник) военно-инженерной службы. В семье, где родились семеро детей — шесть сыновей и младшая — дочь, Лев был третьим ребенком. Кекушевы жили небогато, доходом было жалованье отца, а потому детей ориентировали на получение хорошего образования, открывавшего перспективу успешной служебной карьеры. Ненавидевший военную муштру Лев (об этом впоследствии вспоминал его сын), проявлявший к тому же очевидные художественные способности, в 1883 году поступил в Институт гражданских инженеров (ИГИ) в Петербурге. В отличие от Императорской Академии художеств, также готовившей архитекторов, в ИГИ обучение было короче (длилось пять лет) и, в конечном счете, позволяло выпускникам при желании соединить наклонности к художествам с респектабельной и востребованной во все времена профессией архитектора-строителя. Кроме того, нельзя не заметить, что именно в этот институт во второй половине XIX века поступало немало жителей западных губерний России — из Польши, Литвы, Белоруссии.
Успешно окончив институт 31 мая 1888 года, Лев Кекушев получил «за успехи в архитектуре» серебряную медаль1, звание гражданского инженера и право на чин X класса. Хотя молодого талантливого зодчего определили на службу в Петербурге, уже в 1890 году он окончательно перебрался в Москву — тоже столицу, хоть и древнюю. В конце XIX века именно здесь образовался новый центр художественных исканий, в котором сильнее и ярче, чем в Северной столице, бился пульс новизны и современности, шла бурная культурная жизнь, порой, даже более интересная и гораздо более демократичная, чем в Петербурге. Как заметил наблюдательный москвич князь С.И.Щербатов, «это было время некоего Ренессанса, и впоследствии сознавать это было донельзя горько. Блестящий театр, разнообразные выставки, книгоиздательства, художественное коллекционерство, несомненно, очищающийся во многом и у многих вкус, научные интересы, лекции, доклады, наряду со столь же интересными, часто блестящими концертами, интерес к русской старине, к отечествоведению, тогда проснувшемуся — всем этим могла гордиться в те годы Москва, как и страна могла гордиться прогрессом экономической жизни и хозяйства, назло всем озлобленным и недовольным, подкапывающимся под основы государственной жизни»2.
Еще один младший современник Кекушева Б.Н.Терновец так писал о Москве рубежа веков: «Молодая ее буржуазия европеизируется; среди этих владельцев фабрик, торговых контор и строителей модернизированных особняков явственно замечается тяга к искусству. Во всей московской жизни, еще азиатски сырой и экзотичной, замечается размах чего-то нового, свежего, своевольного, чуждого придавленности и строгой урегулированности петербургского существования. Искусство отражает эти черты, далекие от пессимизма и утонченной стилизации петербуржцев. Московские художники увлекаются всем новым и ярким, идет ли оно от последних течений Запада или из гущ народной жизни»3. Большая, чем в столице, свобода художественного самовыражения в Москве и заинтересованность городского общества в искусстве создавали благоприятный климат для работы и творческой реализации начинающего зодчего, возможно, именно благодаря этому он и остановил свой выбор на первопрестольной.
В начале своей московской жизни Лев Николаевич Кекушев стал помощником довольно известного московского архитектора С.С.Эйбушица на постройке Центральных бань, проведя на этой стройке почти четыре года — с 1890 по 1893 год. Время не прошло даром — он сумел не только стать полноценным автором этого сооружения, но и завязать прочные связи с именитой московской купеческой фамилией Хлудовых, ставших его постоянным заказчиком. Вскоре его уже знал широкий круг богатого московского купечества — Кузнецовы, Прохоровы, Лукутины, Найденовы…
Как и многие его коллеги, получившие архитектурное образование в 1880-е годы, Кекушев начинал свой творческий путь со стилистических предпочтений поздней эклектики, в то время переживавшей фазу увлечения нарядной барочно-ренессансной монументальностью. Он успешно овладел архитектурным и декоративным языком этого направления, о чем говорит его активная работа в области декоративно-прикладного искусства и художественной промышленности, а также постройки конца 1890-х годов, такие как доходный дом наследниц Хлудовых (1894–1896) в Театральном проезде4, особняк Т.И.Коробкова (1894–1896, 1899) на Пятницкой и особенно загородный дом М.С.Грачева в подмосковной усадьбе Грачевка (Ховрино-Знаменское) (1897–1900). Немаловажно, что все эти работы были сразу высоко оценены, современники увидели в них черты нового и особую индивидуальную манеру автора. Публикуя фотографии особняка Т.И.Коробкова на Пятницкой улице, журнал «Строитель» утверждал: «Эта работа может считаться одною из лучших среди множества исполненных им [Кекушевым] в Москве построек»5.
Несмотря на разный масштаб и назначение эти сооружения были выполнены в одном стилистическом ключе — «пышном стиле французского ренессанса»6, очень популярном в то время. Крупнейшим европейским мастером, задававшим тон всей барочно-ренессансной эклектике в Европе, был, несомненно, Шарль Гарнье (1825–1898). В главных его произведениях — здании парижской Оперы (1862–1875), в Казино и Опере в Монте-Карло (1878, 1881) — этих самых роскошных зданиях Второй империи, с исчерпывающей полнотой был реализован характерный почерк зодчего, основанный на глубоком знании архитектурного наследия античности и Ренессанса и известный как «стиль Наполеона III». Для создания эффекта большей внушительности в них, как правило, были соединены разномасштабные элементы ордера, тонкая фасадная деталировка и подчеркнуто сложный силуэт здания с грузными куполами с завершениями в виде короны или небольшими чешуйчатыми гранеными куполками с люкарнами, а также множество изящных металлических элементов (ограды, лестницы, гребни на куполах) и щедрое использование круглой скульптуры и скульптурного декора — ваз, рельефных масок, путти, женских фигур, растительных завитков и гротескных «чудовищ».
Все перечисленное характерно и для архитектурного языка Кекушева, хотя в его трактовке формы, как правило, более гротескны — тем не менее привлекательная роскошь построек Гарнье, его ордерные приемы и умелое соединение архитектурных объемов со скульптурным декором присутствуют во всех наиболее значимых сооружениях зодчего 1890-х годов. Более того, в усадебном доме М.С.Грачева в Ховрине перед ним была, видимо, поставлена прямая задача воплотить узнаваемые архитектурные формы знаменитого Казино в Монте-Карло7, с чем он успешно справился.
Среди многих средств архитектурной выразительности на первый план в постройках Кекушева выходят: тщательно проработанный силуэт, асимметрия, особая рафинированная пластичность всех фасадных элементов, полихромия и фактурное разнообразие использованных поверхностей, наличие круглой скульптуры и выразительный скульптурный декор. В большинстве своих работ Лев Кекушев уделял особое внимание скульптурным деталям, работая с лучшей мастерской Москвы — скульптурной мраморной и бронзо-цинко-литейной мастерской преемников А.С.Козлова (В.Л.Гладкова и В.А.Козлова)8, существовавшей в Москве с 1872 года9. В этой связи нельзя не упомянуть и коронный прием архитектора — непременное использование в архитектурном или скульптурном декоре изображения льва, как собственной шутливо-символической подписи.
1890-е годы, на которые пришлось первое десятилетие самостоятельной работы Кекушева, были для него на редкость счастливыми. Поистине судьбоносной стала встреча с самым успешным, азартным и ярким предпринимателем Москвы — Саввой Ивановичем Мамонтовым — неплохим певцом и музыкантом, способным скульптором, самодеятельным драматургом и режиссером… и гениальным организатором собственной жизни. Энергичный и обаятельный, Мамонтов обладал одним поистине уникальным даром — как магнитом притягивать к себе интересных, деятельных и одаренных людей. Вот почему появление среди ближайших сотрудников Мамонтова в середине 1890-х годов Льва Кекушева очень знаменательно и по-своему закономерно. Скорее всего, молодой архитектор привлек его внимание не только несомненным художественным талантом, но и импонировавшим ему темпераментом, энергией творчества, которыми были наделены уже первые его произведения.
Видимо, поводом для знакомства Льва Кекушева с Мамонтовым, как известно, занятым строительством и дальнейшим оборудованием Северной железной дороги, послужили именно железнодорожные сооружения. Знаменитому предпринимателю и меценату постоянно нужен был архитектор, который мог быстро и качественно составить нужные проекты, стильные по внешнему облику и экономически целесообразные. Первой постройкой зодчего в этом жанре стал летний вокзал «Сергиево» («Сергиевский посад»), возведенный в 1894 году к 150-летию учреждения Троице-Сергиевой лавры, — легкое, нарядное деревянное здание, к сожалению, не сохранившееся. В 1895 году Л.Н.Кекушев создал проекты водонапорной башни при Ярославском вокзале (1895–1897) и вокзала в Мытищах (строившегося к коронации 1896 года), тогда же началась широкомасштабная проектная работа над типовыми сооружениями новой грандиозной стройки Мамонтова — линии Вологодско-Архангельской железной дороги. Гражданские и железнодорожные строения вдоль дороги — вокзалы, водонапорные башни, дома для служащих железной дороги, паровозные депо, казармы, бани и т.д. в результате получили единое стилистическое решение. (Вместе с Кекушевым в этой работе принял участие его ровесник и однокурсник — выпускник Института гражданских инженеров И.А.Иванов-Шиц.)
Все эти постройки, размещенные вдоль линии новой железной дороги, будучи выстроены из дерева, получили запоминающиеся строгие и современные формы, соединявшие мотивы зарождавшегося стиля модерн с образом добротных северных домов, — вот почему они так органично вошли в облик попутных северных городов и сел10. Открытые рубленные из бревен стены, высокие вальмовые кровли, широкие оконные проемы и немногочисленные декоративные детали — резные кронштейны, простые наличники и навершия окон, декоративные стойки и раскосы на плоскости щипцов — эти элементы были присущи абсолютному большинству возведенных сооружений. Вот достоверное замечание путешественника о станции Исакогорка, сделанное сразу после ее открытия в 1899 году: «Станционный домик, <…>, был приглядный, веселенький, двухэтажный, окрашенный в желтую краску, и был, как говорится, свеженький, с иголочки. <…> Невдалеке от станционного дома стояла бревенчатая тоже рубленая изба <…> для станционных сторожей. <…> Все станции на Вологодско-Архангельской дороге по одному типу. Все бревенчатые, все окрашенные в светло-желтый цвет, имеют веселый вид»11. Таким образом, благодаря таланту молодых гражданских инженеров — избранников Мамонтова, и, прежде всего, Льва Кекушева, Северная дорога от Вологды до Архангельска получила своего рода парадный фасад, стала протяженным архитектурным ансамблем, до сих пор частично сохранившимся, поражающим своей выразительностью и нуждающимся в бережном к себе отношении.
Завершает перечень железнодорожных сооружений Кекушева по заказам Мамонтова перестройка главного вокзала Московско-Ярославский ж.д., выстроенного на Каланчевской площади в 1862 году по проекту Р.И.Кузьмина. Кекушеву был заказан новый крытый перрон первого класса (он сохранился в интерьере современного зала ожидания), примыкающий к заднему фасаду этой постройки с восточной стороны. Массивные невысокие колонны с фантазийными капителями, как будто несколько спюснутыми под тяжестью массивного, лишь слегка обработанного каменного антаблемента, сильно выделялись среди менее внушительных и типовых конструкций перронов остальных московских вокзалов. Вероятнее всего это было условие Мамонтова, как всегда желавшего подчеркнуть уникальность и художественность своего детища.
Помимо железнодорожных построек в 1890-е годы Мамонтов привлекал Кекушева и к другим текущим работам — к возведению знаменитого павильона «Крайний Север» на Всероссийской художественно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде, к перестройкам в своем московском доме и, наконец, к своему самому грандиозному архитектурному замыслу, оказавшемуся, увы!, последним в его бурной и насыщенной жизни, — постройке гостиницы «Метрополь» в центре Москвы. Проектирование этого гигантского многофункционального культурного центра и гостиничного комплекса было начато на основании контракта С.-Петербургского страхового общества с Московским Северным домостроительным обществом, руководимым С.И.Мамонтовым. В 1898 году Л.Н.Кекушев, в качестве главного архитектора Северного домостроительного общества, разработал проект будущего «Метрополя». По инициативе Саввы Ивановича, кроме зимнего сада, многочисленных залов для выставок, маскарадов и танцевальных вечеров, ресторанов и магазинов, в комплекс должен был входить шестиярусный оперный театр, «чуть больше Венской оперы!» Его постройка, видимо, имела для Мамонтова первостепенное значение. Сам неплохой певец-любитель, он хотел поместить в новых просторных помещениях свое любимое детище — Частную оперу, и таким образом расширить ее сценические возможности.
Работа над проектом начиналась серьезно и с характерным мамонтовским размахом. Пресса сообщала: «Архитектор Л.Н.Кекушев и инженер С.П.Чоколов на днях выехали за границу для осмотра в Вене, Берлине, Париже и Лондоне больших гостиниц, чтобы при окончательной выработке плана перестройки гостиницы «Метрополь» и сооружения здесь большого театра применить все новейшие усовершенствования, которые введены в Западной Европе»12.
Строительство было вскоре начато по проекту Кекушева, однако намеченный в проекте внешний облик гостиницы, видимо, не полностью удовлетворял заказчиков, вот почему в январе 1899 года был объявлен специальный международный конкурс на фасады «Метрополя». Несмотря на одержанную победу, удостоенный первой премии проект Л.Н.Кекушева и его помощников (С.С.Шуцмана, Н.Л.Шевякова и В.В.Воейкова) был вскоре отставлен, хотя гостиница продолжала строиться по его плану. 11 сентября 1899 года Савва Мамонтов был арестован и на глазах изумленных москвичей пешком препровожден в Таганскую тюрьму. Хотя через год суд присяжных полностью оправдал его, не найдя корыстного умысла в действиях, подсудимый, вынужденный удовлетворить претензии кредиторов, был полностью разорен13 и к предпринимательской деятельности больше не вернулся. Арест Мамонтова поставил точку и в работе Льва Кекушева над «Метрополем». Последним документом, подписанным им, стало прошение о сезонном прекращении строительных работ 26 октября 1899 года. И все же, хотя Кекушев был отлучен от строительства гостиницы и в дальнейшем ею занималась целая плеяда талантливых архитекторов и художников, общий план комплекса и фасады, обращенные к Китайгородской стене, полностью соответствуют кекушевским чертежам.
Конечно, кекушевский проект «Метрополя» был в стилистическом отношении компромиссным — в нем сохранялась добротная, ритмически уравновешенная структура фасада, свойственная постройкам поздней эклектики, но в интерьерах уже явно проступали черты нового стиля модерн. Любопытно, что в том же 1898 году Кекушев начал строить собственный особняк в Глазовском переулке14 — и эта небольшая постройка стала первым законченным и безоговорочно признанным произведением московского модерна. Отсутствие диктата заказчика обусловило свободу авторского выражения в формах здания, программно предопределившего своеобразную лексику «кекушевского» модерна, впоследствии развитую им в других постройках. В этом смысле сооружение оказалось для своего автора и московской архитектуры в целом своеобразным манифестом нового стиля.
Сформированность принципов творческого credo зодчего демонстрирует объемно-пространственная композиция здания. Здесь, как и во многих предшествующих (например, загородном доме в Грачевке) и последующих постройках Кекушева, явно стремление выявить в плане и объемах большинство основных помещений дома таким образом, что общую композицию можно схематично представить как систему разновеликих взаимопересекающихся кубиков. Этот новаторский по своей сути архитектурный прием, парадоксальным образом сочетается здесь с традиционным подчеркиванием главного фасада, декоративно гораздо более разработанного и насыщенного, чем дворовые. Подобная композиционная двойственность — характерная черта именно московского модерна.
Крупная каменная кладка цокольного этажа, цветовой контраст глади стены и оконных обрамлений, пластичные формы неповторяющихся арочных оконных проемов и ниш, их широкие, напоминающие аппликацию, плоские обрамления с обязательной раскреповкой углов, сильно выступающие и декоративно обработанные оконные импосты, использование гротескной толстой маленькой колонки с развитой растительной капителью — это те характерные приемы модерна Кекушева, которые были впервые применены именно в этом особняке. Ценные строительные материалы — полированный черный гранит колонки, тарусский «мрамор» оконных и дверных обрамлений, мореный дуб переплетов — придавали постройке качества еще большей уникальности.
Хотя трактовка форм особняка оригинальна, еще современники заметили в нем «дверь романского характера»15. Средневековые прообразы ассоциативно прочитываются также в каменной растительной орнаментике и своеобразной трактовке колонки лоджии, и в подчеркнуто массивной, как-бы крепостной, расширяющейся книзу каменной кладке цоколя, прорезанной глубокими окнами полуподвального этажа. Действительно, для этого особняка, как и для последующих работ мастера, характерно слияние форм модерна с отдельными мотивами западноевропейского средневековья. Конечно, это — общее веяние времени, но не только — по свидетельству родственников, Кекушев больше всех европейских городов любил старую Прагу, с ее чудесными средневековыми улочками, утверждая, что она красивее Парижа.
Другим источником архитектурных ассоциаций для зодчего стало творчество мастеров бельгийского и французского Art Nouveau, и особенно Виктора Орта — фактически изобретателя стиля модерн, графическая манера и композиционный почерк которого был, по-видимому, ему наиболее близок. Существенное влияние творчества Орта на Кекушева обнаруживают такие фасадные элементы, как легкий карниз на тонких фигурных металлических кронштейнах, небольшая колонка с растительной капителью, листья которой «растут» непосредственно из ствола, без валика на шейке, характер отделки и цвет облицованных керамикой стен особняка, мозаичные вставки и некоторые другие детали.
В особняке О.Листа впервые появляются особые кекушевские «перспективные» порталы и наличники. И хотя здесь их еще можно связать с романскими прототипами, в дальнейшем именно эта композиционная тема станет глубоко оригинальной и, фактически, заглавной в произведениях Кекушева в стиле модерн. Об этом свидетельствует его следующий по времени постройки особняк М.С.Саарбекова (1899–1900)16. Главная пластическая тема фасада — упругие абрисы прекрасно прорисованных арочных проемов окон обоих этажей, входа и въезда во двор. Особенно изобретательно автор подчеркнул вход, предложив свою трактовку перспективного портала, в силуэте обозначив его аттиками и тремя рядами мелких, последовательно убывающих по высоте фигурных нишек17.
Та же композиционная тема стала основной и в проекте Никольских торговых рядов18: огромные оконные проемы с массивными дубовыми рамами фактически занимали в них все пространство между пилястрами и вместе с выступающими пилястрами образовывали рациональную и, в то же время, нарядную структуру фасада, дополненную крупными, сочно нарисованными скульптурными деталями и очерченную плавно изгибающимся карнизом. Как и в большинстве произведений зодчего, среди лепного декора помещены выразительные львиные маски — они вмонтированы в карниз центральной части и традиционно представляли собой аллегорическую «подпись» Льва Кекушева. В те же годы одной из общепризнаных работ Кекушева стала перестройка и внутренняя отделка ресторана Тарарыкина «Прага» на Арбатской площади —одно из любимых мест литературно-художественной Москвы.
Строя второй по счету собственный особняк (1900–1903) в Москве, на Остоженке (д. 21), записанный на имя жены — Анны Ионовны Кекушевой19, зодчий собирался воплотить в жизнь проект, разработанный им еще в 1899 году для одного из заказанных С.И.Мамонтовым особняков, предполагавшихся к возведению в районе Тверского бульвара «Северным домостроительным обществом». Тогда из-за банкротства Мамонтова строительство не состоялось, поэтому через два года один из невоплощенных проектов был с некоторыми изменениями осуществлен зодчим в качестве собственного особняка.
В этой постройке язык модерна Льва Кекушева предстал уже в своем зрелом прочтении. Все ранее намеченные приемы были здесь доведены до своеобразного совершенства. Здание образно напоминало крошечный средневековый западноевропейский замок — асимметричная композиция, разновысотность объемов, романтическая граненая башенка с высоким шатром. Однако крупная выразительная пластика оконных обрамлений, сложный ритм разнообразных по форме оконных проемов, цветовой и фактурный контраст кирпичной стены с гладкими оштукатуренными поверхностями, сочными вставками орнаментальных рельефов и гранитным основанием, наконец, огромная скульптура льва, помещенная над щипцом главного фасада, уже демонстрировали глубоко индивидуальную — «кекушевскую» трактовку стиля, в которой трудно было выделить образные или формальные заимствования. Недаром это сооружение было восторженно воспринято современниками и собратьями по профессиональному цеху. Так Б.Николаев писал: «К лучшим постройкам … общеевропейского направления следует отнести произведения инженера-художника Кекушева. У него разбросанность и неясность композиции бросаются в глаза менее, чем у кого-либо, и можно проследить общую идею композиции без особого затруднения. Хотя и он не избег общего увлечения колоссальным единственным окном, но у него эта деталь умело обработана и кажется даже как бы нужною, как бы вытекающею органически из самих условий композиции»20.
Не менее стильно было решение интерьеров этого особняка. Великолепная парадная лестница с типичным для модерна Кекушева тонким рисунком ограждающих решеток, характерная прорисовка сохранившихся дверных полотен и рам, перетекающее пространство помещений второго этажа, разделенное стеклянными перегородками хотя и позволяют обнаружить некоторые параллели в работах Виктора Орта, все же, прежде всего, свидетельствуют о сложении собственного почерк мастера в сфере нового стиля. Это аллегорически подтверждала и гордая поза льва на аттике, откровенно обозначавшая амбиции владельца, Льва Кекушева!
Незаурядным произведением зодчего стал и возведенный почти одновременно по-соседству с собственным особняком доходный дом А.И.Кекушевой (д. 19)21. Его фасад строится исключительно на глубоко своеобразной, мастерски прорисованной пластике оконных проемов, дополненных лепными вставками. Их рисунок и светотеневая разработка просто завораживают, недаром современники отмечали в этом сооружении наличие «талантливых шаблонов». Не менее стильным получился у Кекушева и соседний дом —доходный дом В.И.Грязнова (№ 17), продемонстрировавший столь же пластичный, но иной по характеру вариант разработки фасада. Если учесть, что напротив особняка Кекушева располагался отделанный им же в 1904 году особняк В.А.Лыжина, четыре авторские постройки на Остоженке представляли собой кусочек «кекушевской» Москвы. Несмотря на отличия в композиции, цвете и декоративных деталях, их объединяло совершенно неповторимое пластическое своеобразие, тонкая режиссура света и тени, рафинированность декора и высокое качество исполнения.
Особняк И.А.Миндовского22 на Поварской, несомненно — классика московского модерна и выдающееся произведение зодчего. Здесь с наибольшей полнотой были реализованы все особенности его архитектурного и художественного дарования, поскольку заказчик, по-видимому, не стеснял зодчего в средствах на богатую внутреннюю отделку. Главным акцентом уличного фасада сделано трехчастное окно второго этажа, объединенное арочной нишей, над архивольтом которой помещено рельефное панно с фигурками голеньких путти — аллегорий искусств. Один играет на дудочке, другой высекает вазу, третий с циркулем размышляет над листом бумаги. Фасад по переулку формируют выразительные козырьки над эркерами второго этажа. В ближнем к углу прорезано овальное окно, сочно декорированное растительной и геометризованной орнаментикой с запоминающейся женской маской в замке. Первоначально фигурные аттики сооружения завершались круглыми скульптурами (не сохранились).
Особняк занимает среди произведений Кекушева особое место и благодаря сохранившемуся убранству, демонстрирующему разностильные приемы отделки, характерные для московского модерна. Крупные цветные витражи вестибюля, парадной лесницы и Большой гостиной, мраморная лестница с бронзовыми львиными масками (снова подпись Льва Кекушева!), классический скульптурный фриз парадной лестницы и живописный плафон, изображающий облака, уникальные окна зимнего сада с очень выразительным орнаментальным травлением на стеклах (к несчастью, сохранились лишь частично), пластика лепных капителей, фигурные оконные рамы, сочное орнаментальное цинковое ограждение балкона и т.д.
В ансамбле с особняком были задуманы дворовые конюшни (по переулку) с выразительными полукруглыми окнами в торцах цилиндрических перекрытий и скульптурным изображением лошади над одним из них, а также металлическая ограда (по переулку и улице) с великолепным ансамблем превосходно нарисованных кованых решеток, вполне сопоставимых по манере и мастерству с изобретательными решетками В.Орта. Створки въездных ворот со стороны переулка образуют рисунок, напоминающий крылья бабочки, весьма характерный для своего времени.
Апофеозом модернистского творчества Л.Н.Кекушева стал доходный дом И.П.Исакова23 — одна из самых известных и интересных построек московского модерна. Эффектная композиция, сочетание выпуклых и вогнутых поверхностей, выразительность прорисовки форм и декора оконных проемов, кружево балконов в сочетании со скульптурным декором, традиционным для произведений Кекушева, до сих пор сохраняют неповторимый облик этой постройки. Пластичную, плавно изгибающуюся поверхность фасада завершает металлический, богато декорированный козырек, играющий существенную роль в силуэте здания. Степень насыщенности фасадной поверхности декоративными деталями нарастает кверху. Плоскость стены последнего пятого этажа превращена зодчим в сплошной рельефный орнамент (утрачены его части по бокам эркеров). В центре волнообразного аттика по бокам от овального окна помещены горельефы аллегорических женских фигур, олицетворяющих Просвещение и Строительство. В декоре карнизного кантика обильно использованы львиные маски — традиционная «подпись» зодчего. К сожалению, и здесь скульптура на кровле, венчавшая центр фасада, и некоторые детали карниза утрачены. Уникальной особенностью здания является подлинная симфония сложных деревянных оконных переплетов (на каждом этаже своих), демонстрирующих разнообразие плавно изогнутых линий модерна, в таком изобилии и разнообразии более нигде в Москве не встречающаяся.
Эта постройка, фактически, подвела итог под таким ярким, но, увы, оказавшимся непродолжительным периодом расцвета творчества Кекушева. Самыми заметными и удачными поздними работами архитектора стали две перестройки, обе выполненные для размещения частных художественных коллекций, — это перестройка и отделка интерьеров в особняке И.А.Морозова на Пречистенке и в особняке С.И.Щукина в Большом Знаменском переулке. Поразительно, что оба великих московских коллекционера, подаривших Отечеству одну из лучших коллекций современного западноевропейского искусства своего времени, выбрали для создания архитектурного окружения своих сокровищ именно Льва Кекушева. Он не заставил их об этом пожалеть, полностью подчинив свою индивидуальность будущей экспозиции, задуманной заказчиками. Достаточно сказать, что Морис Дени писал свой знаменитый античный цикл «История Психеи» для стен Белого зала особняка И.А.Морозова, оформленного Кекушевым. Жаль, что теперь эти картины находятся в С.-Петербурге и мы не можем воочию представить себе этот ансамбль — союз архитектуры и живописи, созданный двумя равновеликими по таланту художниками.
Последующие произведения зодчего принципиально почти ничего не добавляли к уже сложившимся приемам «кекушевского модерна», хотя даже в самых проходных и не вполне удавшихся поздних постройках он оставался незаурядным мастером, обладателем характерного почерка, легко узнаваемого в городской среде. А ведь создать индивидуальный стиль, свой особый язык архитектурных форм под силу только самым одаренным зодчим, которых в истории мировой архитектуры не так много. Этой способностью судьба наделила Льва Кекушева…
Середина 1900-х годов что-то сломала в столь успешно складывавшейся карьере архитектора — об этом свидетельствует ощутимый отход его от активной творческой деятельности примерно с 1907 года и полное прекращение ее с 1912 года. Что произошло в его жизни в этот период? Архитектурная печать того времени хранит молчание. По прошествии ста пятидесяти лет со дня рождения и почти века после смерти личность Льва Кекушева по обыкновению почти утратила реальные человеческие черты, она ускользает от нас и из-за отсутствия подробных мемуаров современников и живых свидетельств его потомков… Что мы знаем о личной жизни выдающегося московского зодчего? К сожалению, очень немногое.
20 апреля 1897 года Лев Николаевич женился на дочери отставного штабс-капитана Анне Ионовне Болотовой, очаровательной русоволосой девятнадцатилетней девушке с пухлыми щечками, родом с берегов Днепра, из города Кременчуга Полтавской губернии. Венчание состоялось в церкви свв. Космы и Дамиана в Шубине, расположенной рядом с домом генерал-губернатора Москвы на Тверской площади. Хотя жениху — успешному московскому архитектору, было неполных 35 лет, его избранница, родившаяся в 1877 году, была моложе на 15 лет. Была ли это взаимная любовь? Хочется верить, что так! Со стороны зодчего — несомненно! Трогательное свидетельство тому — посвященное невесте безыскусное стихотворение собственного сочинения, сохранившееся в архиве семьи:
Если друг я Тебе,
Расскажу все вполне
откровенно.
Лишь в глаза Ты взглянешь,
То сейчас же поймешь
несомненно,
Что улыбка и взгляд
Беспрестанно твердят
про то чувство —
А назвать не хочу,
Ведь в конце закричу
громогласно!
Если будет ответ
На сердечный привет,
Вот прекрасно!
Все святое отдать
И своею назвать,
Дорогою.
Ведь в блаженстве тогда
Будем жить до конца
со женою.
Вот и песне конец,
Как пойдем под венец
с молодою.
Вскоре у молодых появились дети — сын Николай, родившийся на Касьяна — 29 февраля 1898 года и дочь Татьяна — 1900 года рождения. После рождения в 1901 году младшей дочери Екатерины Лев Кекушев с семейством, наконец, переехал в собственный дом на Остоженке, представлявший, как бы сейчас сказали, «эксклюзивное» жилье — просторный, великолепно меблированный по его чертежам особняк с участком и службами, к тому же один из самых заметных и красивых в Москве 1900-х годов. Это роскошное семейное гнездо говорило о взлете профессиональной карьеры Кекушева, достигнутом всего за десять лет работы в городе. Далеко не все московские архитекторы имели в то время свое жилье, особняками же, тем более новыми, выстроенными по авторским проектам, владели единицы. Это была привилегия только наиболее популярных зодчих, активно востребованных в кругах московских толстосумов.
Первые годы семейной жизни Кекушева были однозначно счастливыми. Об этом можно говорить с уверенностью, потому что именно с этим периодом связан расцвет его творчества — он много и увлеченно, с азартом работал, преподавал в Строгановском училище, рисовал плакаты и рисунки для художественной промышленности, особенно много и удачно для изделий из металла, участвовал и побеждал во многих архитектурных конкурсах, а главное, проектировал и строил — именно тогда появились все его самые значительные и совершенные архитектурные произведения. Л.Н.Кекушев был, видимо, любящим семьянином, сохранились фотографии, запечатлевшие его с женой и детьми не только на новой собственной даче в Серебряном бору, но и рядом с его авторскими новостройками — вероятно, архитектор старался показывать их молодой супруге. По обидно обрывочным воспоминаниям его единственного внука, Андрея Николаевича Сахарова — сына старшей дочери архитектора Татьяны, никогда не видевшего своего деда, но воспитанного бабушкой — супругой архитектора, Лев Николаевич был веселым, добрым человеком, любил розыгрыши, но главной его страстью была архитектура — он вставал по обыкновению в 6 утра и работал в своем кабинете. Как утверждала жена архитектора — Анна Ионовна, строя здания по своим проектам, он часто увлекался, превышал сметы, отпущенные на постройку, и делал многое за свой счет, чтобы увидеть в натуре более точное и качественное воплощение своих идей (из-за этого впоследствии кроме долгов ничего после себя не оставил). Возможно, именно благодаря этому редкому для профессии авторскому бескорыстию, его лучшие постройки обладают таким необычным для Москвы высоким качеством строительства и архитектурным совершенством.
Однако период семейного благополучия и достатка у Льва Кекушева продлился недолго. В 1906 году он по каким-то причинам переехал на съемную квартиру, оставив особняк на Остоженке семье. А в 1909 году эффектный дом с гордым львом на щипце, так откровенно олицетворявший его самого — успешного, сильного, неизменно побеждавшего, был продан. На фотографии этой постройки, сохранившейся в его архиве, он, видимо, тогда же своей рукой подписал: «Дом Смитского»…
После 1912 судьба мастера обрела загадочный и, возможно, трагический оттенок. Складывается впечатление, что он перестал принимать какие-либо заказы, лишь время от времени, помещая в журналах фотографии своих старых работ. Его последние, известные нам проекты датированы 1912 годом. Если бы Кекушев тогда умер, невозможно представить, чтобы информация об этом миновала прессу, хотя бы московскую, ведь речь шла о судьбе не рядового мастера, а одного из самых блестящих архитекторов Москвы начала XX века. Отсутствуют упоминания о нём после 1912 года и в профессиональной печати, хотя по справочникам «Вся Москва» тех лет можно удостовериться, что он был жив и даже менял места жительства. Представлялось, что объяснение этому могло быть только одно — архитектор заболел, возможно, заболел психически, о чём не принято сообщать в печати по этическим соображениям.
Однако причина могла быть и другой, глубоко личной, а оттого еще более трагической и безысходной. Не исключено, что отдельные карьерные неудачи, скажем, связанные с отстранением Кекушева от проектирования «Метрополя», дополнились личными. Судя по некоторым косвенным сведениям, в 1906–1907 годах у него произошел разрыв с горячо любимой женой, причиной которого, по-видимому, стало ее увлечение одним из сотрудников его архитектурного бюро. Попытки наладить семейные отношения, а они, скорее всего, предпринимались (в 1908–1909 годах, а затем, после 1913 года, супруги вновь жили вместе), остались безуспешными. Конец оказался достаточно банальным — не сладив с этой внутренней катастрофой, архитектор прибегнул к традиционному русскому способу забыться, который погубил столько отечественных талантов.
По свидетельству младшей дочери, Лев Николаевич Кекушев умер в больнице в 1917 году и был похоронен на одном из московских кладбищ. Могила его, к сожалению, до сих пор не найдена.
* * *
Как писала пресса в ставшем роковым для зодчего 1912 году, «архитектор непременно должен быть художником, умеющим глубоко прочувствовать начала красоты и гармонии линий и форм. <…> Только тогда наше время воплотит в архитектурных произведениях свою индивидуальность, создаст свой художественно ценный стиль и явится наглядным отражением духа нашего времени»24. Архитектор Лев Кекушев, автор более сотни построек в Москве и других уголках Центральной России, в полной мере отвечал этому запросу времени — он всегда оставался Художником, благодаря чему его творения сохранили для нас неповторимый дух эпохи, полной надежд и больших культурных свершений, которая теперь носит название Серебряного века. Ему первому среди российских и московских архитекторов рубежа XIX–XX веков удалось создать свой собственный, легко узнаваемый архитектурный язык нового стиля, оригинальный и цельный, поэтому его постройки стали предметом восхищения, подражания и изучения уже у его современников, во многом определив путь развития московского модерна.
Примечания
1 Неделя строителя. 1888. № 21. С.93.
2 Щербатов С. Художник в ушедшей России. М.: Согласие, 2000. С.344.
3 Терновец Б.Н. Русские скульпторы. М., 1924. С.34.
4 ЦАНТДМ, Тверская часть, 44-46/ 51-52. Д. 16. Прошение — 28 мая 1894 г.
5 Строитель. 1897. № 4. С.151.
6Архитектурная Москва. Ежегодник. Вып. 1. М., 1911. С.13.
7 Нащокина М.В. Усадьба Грачевка: образы символизма // Архитектура и строительство Москвы. 1995. № 6. С.41.
8 Об этом свидетельствует реклама этой мастерской, помещенная в разных архитектурно-строительных изданиях.
9 В 1910-х гг. мастерская размещалась в собственном доме на площади Тверской заставы (д.14/1). (Путеводитель по Москве. М., 1913.)
10 От Москвы до Заполярья: К 130-летию Северной железной дороги: Книга-альбом. Ярославль: Верхняя Волга, 1998.
11 Лейкин Н. По северу дикому. Архангельск, 2007. С. 173, 183.
12 Новости дня. 1898. 24.XII.
13 Крах С.И.Мамонтова был вызван традиционными денежными махинациями, связанными с проектом строительства железной дороги Вологда — Вятка, составной части будущей трассы Санкт-Петербург — Иркутск (в нее входила линия Пермь-2 — Кунгур — Екатеринбург), на которые правительство перестало смотреть сквозь пальцы.
14 Особняк Л.Н.Кекушева (1898–1899, Москва, Глазовский пер., 8), вероятно, был построен с целью дальнейшей продажи. Уже в 1900 году он стал собственностью московского фабриканта О.Листа, а затем в 1910-х годах — С.А. и Н.К. Кусевицких.
15 D'Axe [Николаев Б.Н.] Современная Москва. Перевод Б. СПб., 1904. С.26.
16 Особняк М.С.Саарбекова, 1899–1900, арх. Л.Н.Кекушев, при участии арх. С.С.Шуцмана. Москва,
Поварская ул., 24. Первоначальный проект, поданный в Городскую управу на утверждение, подписан и, вероятно, создан помощником Кекушева архитектором С.С.Шуцманом.
17 К сожалению, первоначальную эффектную асимметричную композицию входа, состоявшего из двух окон и одного дверного проема, разделенных широкими каменными перемычками, в конце 1930-х гг. (?) сменила ныне существующая безликая деревянная рама с симметричными дверными полотнищами.
18 Никольские (Иверские) торговые ряды, 1899–1900, арх. Л.Н.Кекушев, при участии С.С.Шуцмана. Москва, Никольская ул., 5.
19 Особняк А.И.Кекушевой, 1900–1903, арх. Л.Н.Кекушев, при участии арх. В.С.Кузнецова. Москва, ул. Остоженка, 21. На утверждение в Московскую Городскую управу проект был подан в 1900 г. молодым сотрудником архитектурного бюро Кекушева В.С.Кузнецовым. Его наивный ученический фасад в стиле модерн по манере проработки и исполнения существенно отличался от планов, разработанных самим Кекушевым. Скорее всего, этот проект фасада был наскоро вычерчен с целью быстрого получения официального разрешения на строительство.
20 D'Axe [Николаев Б.Н.] Указ соч. С.23.
21 Доходный дом А.И.Кекушевой, 1902–1903, арх. Л.Н.Кекушев. Москва, ул. Остоженка, 19.
22 Особняк И.А.Миндовского,1903, арх. Л.Н.Кекушев. Москва, Поварская ул., 44. Построен на средства Московского торгово-строительного акционерного общества с целью последующей продажи. Долгое время особняк числился за Я.А.Рекком — главой Торгово-строительного общества, только около 1909 г. был куплен богатым верхневолжским текстильным фабрикантом И.А.Миндовским. После его смерти в 1912 г. постройку унаследовали его дети — Николай, Иван, Ираида и Ольга.
23 Доходный дом И.П.Исакова (Московского Торгово-Строительного акционерного общества), 1904–1906, арх. Л.Н.Кекушев. Москва, ул. Пречистенка, 28.
24 Московский архитектурный мир. Ежегодник современного зодчества и декоративного искусства. М., 1912. Вып.1. С.106.
