Александр Богословский (1950–2007) родился в семье молодого скульптора Александра Александровича Богословского, заканчивавшего в это время обучение в МИПИДИ (Московский институт прикладного и декоративного искусства) на курсе, где вместе с ним учились Дмитрий Шаховской, Михаил Лукашевкер, Леонид Рабинс, Нина Жилинская… Именно круг общения отца оказал на юного Саню основное, формирующее художественное влияние. А такие художники, как Алексей Зеленский, Олег Кудряшов, Андрей Красулин, Николай Андронов, вошедшие позже в круг общения семьи, не могли не повлиять на развитие и становление молодого художника. Рисовать Саня начал с детства, поражая окружающих своими неординарными способностями.
В юношеском возрасте, под руководством Андрея Васнецова и Дмитрия Жилинского началась подготовка Александра для поступления в Полиграфический институт.
Но, в процессе подготовки, преподаватели, видя зрелость и мастерство молодого художника, сошлись на том, что талант Саши настолько значителен, что обучение в рамках Полиграфа может только повредить, а не развить его дарование. Дальнейшее показало их правоту. В 1976 году Саня вступил в Молодежную секцию МОСХа, продолжая работать и учиться в кругу друзей и коллег своего отца.
Большое влияние на его творчество оказали Андрей Древин, Тамара Шиловская, Елена и Ольга Мунц, Александра Фомина, Феликс Бух, с которыми он не раз работал на монументальных объектах: клал мозаику, варил железо…
Были выставки и скульптурные проекты, но рисунок и живопись всегда оставались личным пространством Сани, в которое он практически никого не впускал, оставаясь самодостаточным и независимым творцом, для которого главным судьей и критиком был он сам. Именно поэтому вся глубина и самобытность таланта Александра Богословского стали очевидны только после его смерти в 2007 году, когда графические листы в большом объеме смогли увидеть искушенные художники и искусствоведы. В итоге возникло совершенно оправданное желание показать эти листы широкой публике…
Екатерина Богословская, Елена Мунц
Когда мы увидели вместе все, что оставил Саша, — это было как шок. Узнаваемые адреса — и в то же время пронзительное личное переживание, вкус правды.
Это, конечно, счастливый дар — легкое и законное наследование. Никаких признаков рассказа, сюжета.
Каждое мгновение жизни есть событие. Прошедшее через сознание художника, оно становится событием и для нас.
Co-бытие: сопричастность Бытию. Когда это запечатлено в звуке, или в слове, или цвете, или жесте — это маленькое чудо, это искусство. В данном случае — живопись.
Живопись эта может показаться трагичной — как и жизнь! — но упорное стремление к гармонии, строю уравновешивает тяжесть и дает радость приближения к красоте.
Дмитрий Шаховской
В современном российском искусстве в последнее время проявилось одно качество, исторически закономерное. Некоторый резонанс и своеобразная поэтика трудного российского бытия.
Поэзия эта отличается полифонией. Можно найти и грустные, и тяжелые ноты, и — одновременно — бодрые, как ударные в оркестре; желание проявить жест, и жест волевой. И вот этот диалог между интонацией, раздвигающей этот мрачный ритм прошлой жизни, и стремлением все-таки что-то построить составляет как бы поэтическую сущность этого искусства.
Смотреть на эту борьбу интересно, она вселяет какую-то надежду, что жизнь не ограничивается данностью, обладает тем романтизмом, который не дает человеку отчаяться.
И самое главное, что это делается средствами живописи — теми ее качествами, когда в колорите возникает символизм, носящий социальную окраску проходящей жизни.
Мне кажется, что это сильная поэтика, дающая надежду. Александр Богословский обладал счастливым качеством нести правду очень ненавязчиво, как бы импровизируя. Он показывает свой процесс осмысления жизни крайне эмоционально, как и должен делать художник. А в работах обнаруживаются неожиданные и мудрые находки, те, которыми обладали Моцарт и слепой скрипач из «Маленьких трагедий» Пушкина.
Юрий Злотников
