Всего немного не дожив до 90-летия, умер выдающийся русский искусствовед, академик РАН, член редакционного совета журнала «Наше наследие» Д.В.Сарабьянов. Четверть века тому назад, на самой заре существования нашего журнала, Дмитрия Владимировича пригласил войти в редакционный совет нового издания Д.С.Лихачев, высоко ценивший работы Сарабьянова, его честный, глубокий и оригинальный взгляд на историю русского искусства и безупречный литературный дар, выразившийся в стиле его искусствоведческих работ.
То было время, когда из безвестности возвращались бывшие в «опале» поэты, писатели, художники рубежа XIX–XX веков и первых десятилетий советской власти. Это была одна из программных задач «Нашего наследия», а для Д.В.Сарабьянова идея возвращения и высвобождения из небытия художников, считавшихся формалистами, стала одной из важных целей его научных работ и принципиальной гражданской позицией ученого-искусствоведа.
К.Петров-Водкин, П.Кузнецов, Р.Фальк, В.Татлин, К.Малевич, В.Кандинский и, конечно, Л.Попова — их и других русских художников, чье искусство было гонимо и незаслуженно отодвинуто на периферию художественной жизни, Д.В.Сарабьянов в своих работах возвращал на свои места в истории русского и мирового искусства.
Он был непревзойденным исследователем и экспертом искусства русского авангарда. Мы помним, как более двадцати лет назад ходили вместе с Дмитрием Владимировичем по залам предаукционной выставки в Лондоне, где готовилась большая продажа картин русских художников-авангардистов начала XX века. Увы, многие из них оказались фальшивками. И установил это Д.В.Сарабьянов, предупредив большой конфуз, который мог ожидать устроителей аукциона, если бы он состоялся.
Искусством русского авангарда рубежа веков не ограничивался круг научных интересов и работ Д.В.Сарабьянова. Проблемы взаимоотношения живописи, литературы, философии, взаимодействия русского искусства с искусством Западной Европы, искусство модерна — это, конечно, весьма поверхностная схема его искусствоведческих штудий. Это подтверждает самый краткий, выборочный список его статей и книг: «Образы века», «Русские живописцы начала XX века», «Русская живопись конца 1900-х – начала 1910-х годов», «Россия и Запад: историко-художественные связи. XVIII – начало ХХ века», монографии о И.Репине, В.Серове, П.Федотове, Р.Фальке, П.Кузнецове, М.Врубеле, О.Кипренском, Л.Поповой (совместно с Н.Адаскиной), К.Малевиче (совместно с А.Шатских).
То, что отличает настоящего ученого от начетчика, в том числе и в науках гуманитарных, — это постоянное развитие и умение «уйти в сторону», взглянув на сферу своих интересов как бы «сбоку». Д.В.Сарабьянов был одним из немногих наших искусствоведов, который не боялся это делать, и потому его книги и статьи так актуальны и интересны. Они далеки от сухого академизма, написаны свободно и талантливо.
В последние годы Д.В.Сарабьянов издал несколько очень любопытных поэтических сборников. Он присылал их нам, и мы с удовольствием читали неожиданные стихи мэтра искусствоведения, фронтовика, прошедшего войну и смотревшего в лицо смерти. Как-то в «Нашем наследии» на одной из открывающихся выставок мы говорили с Дмитрием Владимировичем о его стихах, и на слове о том, что в них ощущается какая-то хрупкость и в то же время достоинство и сила мысли, он сказал, что, конечно, он не поэт в самом высоком значении этого слова, т.е. не пророк, как например Блок, но именно в поэзии он стремится выразить свою житейскую, человеческую позицию. «Я ведь и на войне стихи писал», — как-то смущенно сказал Сарабьянов.
Склоняя головы перед памятью Д.В.Сарабьянова, мы публикуем несколько стихотворений из его последней поэтической книги.
***
Я снова думаю о жизни вечной,
Вопрос все тот же: быть или не быть,
Стремиться к этой станции конечной
Иль без надежды вовремя почить?
Во-первых, «вовремя» не получилось.
Не начинать же путь с конца назад
И повторять все то, что приключилось
Давно — полсотни лет тому назад.
А во вторых, пойди пойми отсюда,
Что значит вечность. В чем ее секрет.
Здесь кажется, что вечность — это чудо.
Окажется, что чуда вовсе нет.
Уразумев, где хуже и где лучше,
Ходи, как Агасфер, моли о смерти
У той, что судьбами, как хочет, вертит,
Завидуй всем, не ждущим райской кущи.
В загробном бытии конца не будет.
Тогда сомненье есть в его начале.
И хорошо бы было, если б люди
За все эти дела не отвечали.
Незнание того, что будет с нами,
Дано нам свыше, чтоб мы предпочли
Познанью веру и притом учли,
Что веры мы должны добиться сами.
2008–2010
***
Подряд две ночи снился сон —
Не продолженье — повторенье.
Не молодые мать с отцом,
Не правнук с миленьким лицом,
Хоть и испачканным вареньем.
Во сне я время догонял.
Мне это сделать полагалось
До трех утра. Но оставалось
Так мало силы у меня
И воли к жизни было мало.
А время, свернутое в круг,
Как шланг, уже спустивший воду –
В заросший и заснувший пруд
Или в траву, иль под колоду,
Лежит в кустах, не шевелясь,
В зеленой гуще щавеля.
Оно проделало свой путь,
Пространство мира протаранив,
И отдыхает где-нибудь,
Где ни попало, без охраны,
Мечтая, хоть на миг, заснуть.
Я вдруг наткнулся на него,
Но поначалу я не понял,
Что это время моего
Уже грядущего покоя.
Не зря оно в траве лежит,
Здесь — у проселочной дороги.
И мне, пожалуй, надлежит
Протягивать больные ноги.
Октябрь 2010
***
Как жаль, что лишь неделю был я слесарем
Пред самым поступлением в ИФЛИ.
Как хорошо, что не родился кесарем,
Не воевал за клок чужой земли.
Как жаль, что я не поработал дворником,
Что не пришлось размашистой рукой
Мне чистить переулочки и дворики,
Сменив седых, идущих на покой.
Когда косил траву, я познавал, как сладок
Крестьянский труд и как он сердцу мил.
И хоть мою науку ждал упадок,
Профессию я не переменил.
И вдруг под старость, поборов упорство,
Я занят не наукой – стихотворством.
И в результате потерял профессию.
От этого не грустно и не весело.
Февраль 2011
***
Лёле
Мы сполна оплатили с тобою проезд и туда и обратно.
Дальше некуда ехать, лететь и бежать.
Нам осталось смотреть друг на друга, мечтать, раздражать, обожать,
Вспоминать все, что быстро ушло и, казалось бы, безвозвратно.
Этим всем улетевшим, ушедшим, уплывшим
Мы платили. Но ныне оно вдалеке.
Вместе с тем вряд ли можно назвать его бывшим.
Оно в памяти, в сердце, в груди и в руке.
А посмотришь в глаза, что дарованы небом и Богом,
В них в ответ иногда загорается искра.
И в душевной глуши, каковую я прежде от страха не трогал,
Бьется молодо сердце — и громко и быстро.
Ты лови эту искру и сам от нее возгорайся,
Сбереги её луч, её свет и тепло,
Восприми этот свет как небесный и райский.
От него на душе и легко и светло.
Январь 2012
***
«А сколько лет тебе? Скажи, старик».
«Вот скоро будет восемьдесят девять».
«А волосы свои — или парик?»
«Свои. Их мало. Что ж тут будешь делать?
Но лысина мне парика милее.
От парика я пуще постарею».
«Скажи — зачем живешь, чего ты ждешь,
Какие на судьбу имеешь виды?
Рисуешь, пишешь, что-то создаешь?»
«Не создаю, не плачу, не пою,
Но на судьбу я не держу обиды.
Живу, чтобы дождаться панихиды.
А сколько ждать — никто не говорит.
Считают все, что знает лишь Всевышний.
Он ведает, что я давно уж лишний,
Но даже пальцем не пошевелит.
А я молчу и спорить не хочу.
Еще вопросы есть? Ведь мне пора
Помойку вылить в грядку из ведра,
Сложить на полку чистую посуду
И отключить расстроенный рассудок».
Июль 2012
