Ныне древнее Звенигородское городище медленно и неуклонно разрушается – год от года осыпаются его мощные валы, размываются и оползают в овраги его крутые склоны, культурный слой безжалостно грабится «черными археологами», вооруженными современной поисковой аппаратурой. Городскими чиновниками разрабатываются планы освоения и застройки его территории. Это свидетельствует не только о дикости мародеров-грабителей, готовых на преступное уничтожение исторического культурного слоя ради своей сиюминутной наживы, но и о слабости и нерадивости тех, кто по долгу службы обязан хранить наши исторические памятники.
Но Городок вопреки всему пока продолжает жить. Подобно легендарному невидимому граду Китежу, его далеко не всем удается разглядеть, многие, спеша в монастырь, просто проносятся мимо, не догадываясь о его существовании. Некоторые же туристы, даже поднимаясь на саму городищенскую площадку ради встречи с белокаменным Успенским собором и его рублевскими фресками, так и не понимают, что ходят по мощным культурным слоям древнего княжеского детинца. А между тем звенигородский Городок является одним из ценнейших в стране исторических и археологических памятников.
Это высокий живописный холм с крутыми склонами, омываемый водами Москвы-реки; с запада и востока холм ограничен глубокими каньонообразными оврагами, в его недрах залегает мощный водоносный слой, который разгружается многочисленными родниками с кристально чистой и холодной водой. Расположение поселений на мысах между оврагами — давняя традиция, восходящая в нашей местности еще к раннему железному веку. Именно в таких топографических условиях располагаются кремли многих других древних городов Центральной России.
Историю научного изучения Городка следует начинать с 20-х годов ХХ века, когда сотрудниками Звенигородского музея были произведены здесь первые рекогносцировочные раскопки. В 1918 году во время реставрации настенной живописи Успенского собора здесь, в дровяном сарае, были найдены три древнерусские иконы, входившие когда-то в состав поясного деисусного чина, и среди них знаменитый Спас Вседержитель — одна из величайших икон-символов древнерусской живописи. Эти произведения приписываются Андрею Рублеву.
Исследования Городка, этого выдающегося памятника, не прерывались даже во время Великой Отечественной войны, когда линия фронта проходила всего лишь в нескольких десятках километров от Звенигорода. В 1942–1945 годах проводятся раскопки территории Городка под руководством Н.Н.Воронина и будущего академика и директора Института археологии Б.А.Рыбакова. Исследуются остатки средневековых усадеб и ремесленных мастерских, выясняется дата сооружения мощных городских валов. Позднее в разные годы здесь работали А.В.Успенская, Н.А. и Ю.А.Красновы, А.А.Юшко, А.В.Энговатова, С.З.Чернов и другие исследователи. За это время был собран большой материал, позволивший историкам утверждать, что поселение на месте Городка возникло еще в домонгольское время. Здесь были найдены остатки жилых, хозяйственных и производственных построек этого периода, собрана уникальная коллекция бытовых предметов, украшений, ювелирных изделий, орудий труда и промыслов, древнерусского оружия и снаряжения всадника. По всей видимости, во второй половине XII — начале XIII века здесь возникло первое укрепленное поселение. В его юго-западной части располагался небольшой детинец, где мог стоять двор представителя княжеской власти и размещаться военный гарнизон. На всей остальной территории Городка (это был так называемый окольный город) жили рядовые горожане и ремесленники. В этот ранний период фортификационные сооружения древней крепости представляли собой простые наземные срубы-клети, поставленные по кромке обрывистого берега. Лишь с северной, наиболее уязвимой для нападения стороны был прорыт ров и, возможно, насыпан вал.
Здесь же, в центральной части, где позднее будет возведен собор Успения Пресвятой Богородицы, находилась торгово-вечевая площадь — место сборов городского самоуправления и торговой деятельности. Культурный слой на этом участке откладывался гораздо медленнее, чем в жилой зоне Городка.
Археологические данные свидетельствуют, что именно при Юрии Дмитриевиче, втором сыне Дмитрия Донского, Звенигород резко изменил свой облик. На Городке была создана новая, самая совершенная для того времени система мощной круговой обороны, состоявшая из земляных валов, поверх которых шла стена из толстых дубовых бревен. В юго-восточной части Городка был вырыт обширный котлован для искусственного водохранилища, необходимого в крепости на случай осады. Этот ныне пересохший древний пруд наполнялся талой водой и атмосферными осадками. Тогда на Городок вела лишь одна дорога, проходившая через разрыв в восточной части северного вала, где располагалась мощная воротная башня-сруб. Дорога эта была проложена таким образом, что идущий по ней всегда обращен к укреплениям правой стороной. Это не случайно: древние воины носили щит на левой руке, так что штурмующие город оказывались беззащитными для стрел обороняющихся.
Почти в центре средневековой цитадели возвышается звенигородский Успенский собор. Соборная церковь Успения на Городке — не только единственная древняя постройка, чудом сохранившаяся среди валов и рвов Звенигородского городища, но и самый старый из дошедших до наших дней памятников раннемосковской архитектуры. Построенный в конце 1390-х годов князем Юрием Дмитриевичем, сейчас он является связующим звеном между лучшими произведениями владимирского белокаменного зодчества домонгольского времени и архитектурным наследием великокняжеской Москвы конца XIV — первой половины XV века. Стройный и изящный, приподнятый на высоком цоколе, Успенский собор представляет собой четырехстолпный одноглавый храм крестово-купольного типа, с тремя выступами-апсидами. Силуэт этого выдающегося памятника, выложенного из тщательно обтесанных и подогнанных друг к другу блоков белого камня, очень лаконичен и прост.
Внутри собора господствует центральное подкупольное пространство. В западной части храма, над входом, устроены хоры, на которые ведет узкая лестница, сделанная в толще северной стены. Наверху, в северо-западной части хор-полатей располагается княжеская исповедальня, ранее считавшаяся помещением ризничной палатки. О том, что Успенский собор являлся домовой церковью Юрия Дмитриевича, говорит посвящение ктиторского придела в диаконнике святому великомученику Георгию — небесному покровителю князя. Непосредственным предшественником архитектуры звенигородского храма была церковь Рождества Богородицы, построенная в 1393 году на женской половине великокняжеского дворца Московского Кремля княгиней Евдокией — вдовой Дмитрия Донского. Вероятно, оба эти здания были возведены одной выдающейся московской придворной строительной артелью, владевшей превосходной техникой кладки и тонким пониманием архитектурной композиции. Задуманный Юрием храм мог быть построен вскоре после церкви Рождества, на освящении которой он присутствовал и которую мог взять за образец. В интерьере Успенского собора уцелели древнейшие на Московской земле образцы монументальной живописи, которые вполне можно считать его главной достопримечательностью. Большинство искусствоведов сходятся в том, что фресковые композиции, сохранившиеся на его стенах и современные постройке храма, принадлежат кисти самого преподобного Андрея Рублева, в крайнем случае, его школы. С 1880-х годов интерьер собора подновлен масляной живописью, скрывающей остатки фресковой росписи начала XV века. За исключением композиций на восточных столбах, известных еще в XIX веке, ее фрагменты на стенах, сводах и барабане вскрыты реставраторами в 1960–1980-е годы. Помимо этого, на стенах собора исследователям удалось обнаружить серию уникальных надписей-граффити, в том числе конца XIV века, нанесенных на поверхность белого камня в тот короткий промежуток времени между постройкой здания и его росписью. Cоборный иконостас датируется второй половиной XVII – XIX веком.
В 2008–2012 годах Звенигородским историко-архитектурным и художественным музеем были проведены археологические исследования у стен Успенского собора. Как неотъемлемая часть будущих реставрационных работ на этом интереснейшем памятнике, раскопки необходимы для того, чтобы определить современное состояние фундаментов древней постройки. Самая же важная задача, которая стояла перед археологами, — максимально тщательно изучить окружающий собор культурный слой, в котором отразилась и сохраняется потенциально бесконечная информация о жизни храма от момента возведения. Удалось выяснить, что мощность культурных напластований у стен Успенского собора достигает более метра. Верхние пласты, окружающие памятник, представляют собой разного рода завалы строительного материала, отложившиеся во время его неоднократных ремонтов в XVII–XIX веках. Здесь собрана интереснейшая коллекция архитектурных деталей и частей великолепного декора, которые в свое время были сбиты со стен. Так, среди находок следует выделить белокаменные резные капители полуколонн, профилированные части тяг закомарных обрамлений, куски профилировки цоколя, грифы (когти) баз порталов, фрагменты замечательной поясной резьбы и поребрика, многочисленные обломки зеленой поливной черепицы. Сейчас они существенно обогащают наши представления о первоначальном внешнем виде древнего здания. Наиболее важным открытием наших исследований стало обнаружение частей белокаменных кокошников небольшого размера с килевидными завершениями и тимпанами. Скорее всего, раньше они украшали карниз алтарной части храма.
Слои XV–XVI веков за алтарем собора насыщены костными остатками домашних и диких животных, птиц и рыб. Видимо, в период, когда вокруг собора еще не начал формироваться позднесредневековый некрополь, у его стен (за алтарем), могли устраиваться всякого рода городские общественные мероприятия — пиры, престольные праздники, братчины1. Древнейшие общественные пиры — «братчины», «ссыпчины», «никольщины» — играли в жизни средневекового города большую роль. Братчины собирались обычно возле церкви или на монастырском дворе и сочетались с храмовыми, наиболее чтимыми годовыми праздниками («Никольщина», «Михайловщина», «Кузминки», «Покровщина» и т.п.). Братчины упоминаются в источниках еще в середине XII века.
В средневековых городах братчина объединяла ту или иную корпорацию, а в отдельных случаях — и всю городскую общину вместе с клиром. Братчины обязательно сопровождались коллективной праздничной трапезой, устраиваемой вскладчину («ссып» — деньгами или продуктами). Для такой общественной трапезы на Русском Севере сообща выкармливали и закалывали жертвенное животное — быка, вола или барана — и варили в большом котле. Трапезный стол был длинным («порой саженей до 30»), а мясо из котла делилось на две части: церковному причту и прихожанам по числу семей. Помимо мяса, жертвенными продуктами были хлеб, воск и мед, из которого варили традиционный «канун» — пиво.
По всей видимости, братчины восходят еще к общинным праздникам, носившим когда-то аграрный характер, но постепенно они утратили свои наиболее яркие архаические черты и со временем слились с храмовыми, или престольными, праздниками, которые были так широко распространены в селах и городах.
Культурный слой у стен Успенского собора оказался богат разнообразными бытовыми предметами, украшениями, разновременным керамическим материалом. Здесь найдены редчайшие серебряные монеты, отчеканенные в правления Дмитрия Донского, Василия Темного, Ивана Грозного, Бориса Годунова, Михаила Федоровича, наконечники стрел и часть кольчуги.
Строительный горизонт времени возведения собора (конец XIV в.) также оказался чрезвычайно интересен. Он состоял из тонких прослоек извести и слоя плотно слежавшихся мелких отёсков белого камня и известковой крошки. Данный слой отложился во время работы мастеров-резчиков по камню, создававших орнаментальные пояса по стенам основного объема и апсидам. Наличие этого слоя является лишним доказательством тому, что сложнейшая по исполнению, прекрасно скомпонованная изысканная резьба высекалась непосредственно на стенах собора, уже после укладки «чистых» белокаменных блоков на место.
Без преувеличения уникальными находками у стен Успенского собора можно назвать две миниатюрные резные накладки из кости с изображениями фигур ветхозаветных пророков. Фигуры святых поясные, с развернутыми свитками своих пророчеств в руках, даны в трехчетвертном повороте. Резьба выполнена талантливым мастером, достигшим уровня высочайшего профессионализма. Он не только виртуозный резчик, добившийся тщательности исполнения мельчайших деталей, он первоклассно владеет рисунком, точные линии которого очерчивают силуэты изображений. Фигурам присущи четкость и выразительность форм, стройность пропорций, искусная моделировка складок одежд, ювелирная проработка черт правильных благообразных ликов. Заметно стремление мастера к индивидуальной трактовке и передаче образов пророков — разные прически, бороды, выражения лиц.
Данных для надежной атрибуции звенигородских пророков у нас пока нет, но уже ясно, что перед нами отнюдь не образцы массового ремесла одного из провинциальных центров. Стилистические особенности и неоспоримые художественные достоинства резьбы вызывают определенные ассоциации с лучшими памятниками мелкой пластики работы мастеров Москвы и Троице-Сергиева монастыря начала XVI века. Все говорит о том, что неизвестный нам автор, создавший эти чудом сохранившиеся в земле и счастливо найденные в полной сохранности драгоценнейшие произведения, близок традиции, восходящей к искусству резьбы знаменитого Амвросия. Он также прекрасно знает высокий иконописный стиль художников рублевской эпохи, является таким же мастером изящного выразительного рисунка, рассчитанного на достаточно образованного и искушенного зрителя. Первоначальное местонахождение фигур остается пока неизвестным, но мы склоняемся к мысли о том, что они размещались на большом запрестольном (выносном) кресте, хранившемся в Успенском соборе. Найденные при раскопках костяные пластины-вставки являются драгоценными произведениями высочайшего художественного уровня лучших мастеров мелкой пластики времени Дионисия.
В 2011 году у южной стены Георгиевского придела удалось сделать еще одну редкостную находку — фрагменты поливной чужеземной чаши золотоордынской эпохи, на дне которой изображен змей или дракон с хищно оскаленной пастью. Совершенно очевидно, что автором этого шедевра мог быть художник-керамист самого высокого класса, поскольку изображения мифологических существ, да к тому же выполненные в столь экспрессивной манере, как это демонстрирует звенигородское блюдо, могли создавать только очень искусные мастера. Во всяком случае, это изображение ничуть не уступает резьбе на багдадских воротах или миниатюрной живописи на иранских люстровых фаянсах или иранской же «силуэтной» керамике, оставляя далеко позади грубые рисунки на керамике, характерные для Центральной Азии. Найденное в раскопе блюдо датируется второй половиной XIV — первой четвертью XV века, — т.е. временем, приходящимся на расцвет Звенигорода в период княжения Юрия Дмитриевича, претендовавшего на великокняжескую власть в Москве и дважды становившегося великим князем Московским. Именно в этот период в Звенигород с наибольшей вероятностью могла попадать престижная восточная поливная посуда, поступавшая как по торговым каналам, так и иными способами — как военная добыча или дипломатические дары2.
Важнейший вывод, который удалось сделать в ходе наших археологических исследований, — Успенский собор построили не на княжеском дворе, как считалось ранее, и не на месте предшествовавшего храма, следы которого на территории Городка пока не обнаружены. Собор был воздвигнут на распаханном пустыре, в который превратилась древняя торгово-вечевая площадь города. По всей видимости, разорение Звенигорода Тохтамышем в 1382 году было так сильно и опустошительно, что даже и через десять лет после этого внутри городских стен оставались свободные выморочные пространства, которые уцелевшие жители использовали под свои сельскохозяйственные угодья. Бывшая когда-то многолюдной, площадь в конце XIV века регулярно распахивалась, о чем красноречиво свидетельствуют следы борозд от плуга, хорошо видимые в слое, предшествовавшем началу каменного строительства.
Некрополь Успенского собора представлен исключительно поздними погребениями нового времени. Кладбище это занимало весьма незначительное пространство и функционировало с конца XVII по первую треть XIX века. Погребенные здесь дети, подростки, две женщины и несколько мужчин средних лет, вероятно, были из числа «соборян», проживавших на Городке, или являлись родственниками священно-церковнослужителей храма. Исследованные в раскопах погребения сопровождались предметами личного благочестия (серебряный и бронзовые литые кресты-тельники), сосудами-«слезницами» для елея последнего помазания. При одном из женских захоронений были найдены серебряные серьги, украшенные стеклянными полихромными вставками. Более ранних могил у стен храма не обнаружено.
Таким образом, в течение трех столетий, с конца XIV по конец XVII века вокруг собора не производилось никаких захоронений — по всей видимости, это было запрещено, поскольку он был княжеским домовым храмом. Остается открытым вопрос о том, где располагалась древнейшая церковь Звенигорода, предшественница Успенского собора, которая, скорее всего, была деревянной. Вероятно, следы этой церкви, так же как синхронный ей могильник, следует искать в центральной части Городка, т.е. где-то на незначительном отдалении от стен нового белокаменного храма, построенного князем Юрием Дмитриевичем в конце XIV века. На существование здесь ранней церкви (не обычной приходской, а, вероятно, соборной) указывает тот факт, что в 1383 году была основана Звенигородская епархия, которая находилась под управлением епископа (викарного?) Звенигородского Даниила и была упразднена в 1391–1392 годах. Епископ Даниил до 1383 года пребывал на Смоленской кафедре, после чего был на Звенигородской. В 1388 году Воскресенская летопись упоминает Звенигородского епископа Даниила, участвовавшего в хиротонисании архиепископа Новгородского и Псковского Иоанна и в 1392 году сопровождавшего митрополита Киприана для хиротонисания архиепископа Тверского Арсения. В Новгородской Первой летописи мл. извода епископ Даниил именуется Смоленским, а в Воскресенской — Звенигородским. В 1390 и 1391 годах епископ Звенигородский упоминается в Никоновской летописи. В дальнейшем упоминания о епископе Данииле не встречаются до 1398 года, когда в той же Никоновской летописи сообщается о преставлении епископа Смоленского Даниила3.
При тщательном разборе завалов строительного мусора вокруг Успенского собора были обнаружены россыпи сбитой стенной штукатурки с удивительной по красоте живописью начала XV века. Обломков штукатурного левкаса со следами средневековой росписи на сегодняшний день собрано уже довольно большое количество — если сложить их вместе, счет, наверное, пойдет на квадратные метры. Особенно важно и ценно, что это — не просто разрозненные мелкие цветные кусочки. Значительная часть найденных фрагментов собирается в большие многоцветные живописные композиции, украшавшие когда-то стены и своды Успенского собора. Но как они оказались в земле за пределами собора? Дело в том, что в XVII–XVIII веках рублевские росписи в храме подвергались разрушениям от протечек ветхой деревянной крыши. Во время капитального ремонта собора в тридцатые годы XIX столетия мастера, не имевшие ни малейшего представления о художественной ценности древних фресок и не посвященные в премудрости реставрации, с наследием Андрея Рублева решили расправиться довольно радикально: при подготовке стен для новой живописи, старую штукатурку с уникальными фресками отмывали, зачищали, скоблили чем-то твердым, в тех же местах, где она отставала от поверхности, — ее просто нещадно сбивали топорами… По свежей штукатурке пустили фигуративную клеевую живопись, похоронив под нею все, что было написано веками ранее и чудом уцелело при подготовке стен к поновлению. В 1887 году все повторяется сызнова: Успение на Городке вновь расписывают сверху донизу — теперь уже масляными красками. Сбитый же при ремонтах старый левкас мастера просто выносили на носилках и высыпали вокруг собора как обычный мусор... В конце 1960-х годов группой художников-реставраторов под руководством В.В.Филатова здесь начались тщательнейшие поиски и расчистки от позднейших записей уцелевших фрагментов древних росписей.
В ходе работ выяснилось, что рублевской живописи на стенах храма сохранилось очень немного и находится она в неудовлетворительном состоянии. Поэтому всю ее решено было спасти от дальнейшего разрушения с помощью высокопрочных закрепляющих синтетических составов.
Та же фресковая роспись, которая была сбита в XIX веке, до недавних пор считалась безвозвратно потерянной для науки. Однако произведенные раскопки у стен собора показали, что вся рассыпанная как строительный мусор древняя штукатурка, напротив, имеет прекрасно сохранившийся красочный слой. Сейчас эти находки приобретают исключительную ценность, поскольку авторской рублевской живописи в нетронутом виде нигде не существует — там, где сохранилась, она пропитана реставрационными клеями, удалить которые безболезненно уже практически невозможно. И только археологические фрагменты росписей из Успенского собора на Городке в настоящее время пригодны для изучения происхождения и состава минеральных красок, которыми пользовался в своей работе прославленный иконописец.
Сегодня еще рано ставить точку в изучении звенигородского Городка, Успенского собора и делать какие-то четкие выводы. Раскопки здесь не окончены и должны быть продолжены в будущем. Ведь на нынешний день специалистами-археологами изучено не более 4-5% территории древнего Звенигородского городища. Вот уж поистине град Китеж, хранящий свои вековые тайны!
Ныне, кроме ансамбля Саввино-Сторожевского монастыря, Городка и древнего Успенского собора, в Звенигороде уже практически не осталось исторических достопримечательностей. Туристическая привлекательность современного Звенигорода — понятие призрачное, эфемерное. И зиждется она в основном на глухих отзвуках былой славы города, славы в первую очередь исторической, доставшейся нынешним звенигородцам по случайному наследству, славы, к которой они сами никакого отношения не имеют, а значит, не знают и истинной ее цены. Наверное, поэтому последние зримые черты славного прошлого этого города в последние годы столь недопустимо щедро расточались, проматывались, уничтожались человеческой глупостью, косностью, безразличием, алчностью…
Самое страшное, что уничтожается и живописнейшее природное окружение Звенигорода, без которого он умрет как русский исторический город.
Примечания
1 После завершения праздничных трапез, проводившихся за алтарем собора, остатки ритуальной пищи (кости, скорлупу яиц, корки, крошки и пр.), скорее всего, не выбрасывали, а преднамеренно оставляли у стен храма как сакрализованные предметы. Кости животных были обнаружены именно за апсидами собора, т.е. в наиболее престижной, сакрально значимой зоне, где обычные бытовые и кухонные отходы, как правило, никогда не скапливались в культурном слое.
2 Коваль В.Ю., Алексеев А.В. Чудовище на тарелке // Археология Подмосковья. Материа-лы научного семинара. Вып. 9. М., 2013. С. 106-117.
3 История иерархии Русской Православной Церкви. Комментированные списки иерархов по епископским кафедрам с 862 г. М., 2006. С. 177-178.
